Короткое замыкание

— Имей в виду, Павел многому научился. Законов он не нарушает, а от неугодных людей избавляется так, что комар носа не подточит: либо продвигает по службе, либо посылает на учебу, как Петре Даскэлу.

— А что, кстати, с ним? Такой цельный человек. Да и секретарь получился из него хороший, только разве образования маловато. Его вроде бы в академию «Штефан Георгиу» направили учиться?

Испас с неодобрением взглянул на Штефана:

— Ты еще не понял, что для Павла это была единственная возможность избавиться от Даскэлу? Обычно же он откомандировывает, и даже с повышением, на другие предприятия.

— А что у него произошло с Даскэлу?

И тут Санда рассказала, как этот толковый рабочий, разгадав подтекст «внутренней политики» Космы, вначале попытался с глазу на глаз убедить генерального директора в ошибочности его позиции; когда это не удалось, он открыто поставил вопрос на парткоме. Тут Косма окончательно вышел из себя и заявил, что секретарь не понимает не только задач, стоящих перед отечественной индустрией, но даже задач родного завода. И забросал аудиторию цифрами, цитатами из министерских приказов и решений правительства. В заключение посетовал: «Много у нас еще недоучек, которые вместо того, чтобы учиться…» — и предложил Даскэлу быть серьезнее, не выносить на обсуждение высосанные из пальца идеи. К сожалению, отпора ему тогда не дали — никто к этому не был по-настоящему готов. Вопрос из повестки дня вычеркнули. Но Косма этот случай не забыл. Он вообще не забывал ничего, что могло представлять для него угрозу. Как член уездного комитета, он через голову парткома предложил направить Даскэлу на учебу в академию. Возражать было бесполезно. Перед отъездом Петре пришел к директору на прием. Косма принял его с улыбкой победителя, предложил сигареты, кофе. Петре отказался. «Как хочешь, — вздохнул Косма и, навалившись всем телом на стол, сказал с откровенной насмешкой: — Надеюсь, ты хорошо используешь ту возможность, которую тебе предоставила партия для учебы, и больше не станешь плевать против ветра». Даскэлу ответил так: «Ни секунды не сомневался, что это твоих рук дело. Однако не думай, что ты заткнул мне рот подачкой. Мне противна твоя самодовольная рожа, противно твое гнусное лицемерие, которое ты называешь политикой. Даже я, неуч, знаю, что это называется политиканством. Надеешься, так будет продолжаться вечно и на тебя не найдется управы?» Косма оторопел, потом хрипло, как зверь, прорычал: «Да кто ты есть, чтобы мне лекции читать!» — «Простой рабочий, от станка. И в отличие от некоторых я помню, с чего начал, и верю в нашу цель. Как каждым коммунист, я имею право думать собственной головой, высказывать собственное мнение и убежден в своем долге говорить правду открыто. Так что твоим эхом я никогда не буду». Косма закричал как бешеный: «Вот отсюда, мерзавец!» Но Петре оставил последнее слово за собой: «Видно, слабая у тебя голова, коли власть так ее вскружила. Таким, как ты, нечего делать в партии честных людей!»

Даскэлу рассказал об этой истории только Санде, и все же слух облетел весь завод: Мариета Ласку, секретарша Космы, с которой тот обращался, как барин-самодур со своей служанкой, имела привычку подслушивать под дверью.

Вспомнив о долгих годах совместной учебы и работы, Штефан с грустью покачал головой.

— Не зря говорится в народе: избавь господь от поповской слезы и милости пристава.

— Думаешь, докатился Павел? — прищурился Дан.

— Не знаю. Увидим.

ГЛАВА 6

Чем ближе подходил Штефан к заводу, тем сильнее билось сердце. Одно за другим всплывали воспоминания: период ученичества — слишком короткий, потому что заводу не хватало рабочих рук, шумное общежитие, столовка с достопамятной перловой кашей да тушеной капустой, а фасолевый суп — как настоящий праздник. Это были тяжелые годы классовых конфликтов, кончившихся национализацией средств производства. А потом та страшная засуха, изможденные лица голодных ребятишек с севера, скитавшихся по городам и селам уезда. Первые шаги в профсоюзе, бурные демонстрации в поддержку Национально-демократического фронта, вступление в партию… Сколько же времени утекло с тех пор! С горьким чувством упрекал он себя в том, что так редко наведывается сюда, где каждый камень мостовой, каждый кирпич в стене знаком ему с юных лет. И вот перед глазами выросла монументальная стена, окружающая целый комплекс гигантских корпусов. Одни, взметнувшись высоко в небо, купались в лучах жаркого солнца. Другие, распластавшись между ними, матово отсвечивали прямоугольниками плоских крыш. Вдали виднелись металлические каркасы и ряды строительных лесов — вставали новые цехи и мастерские.

Он остановился у главного входа с ярко-красными буквами «Энергия». Подошел к вахтеру на проходной и сразу успокоился — за столиком с двумя телефонами сидел Бакыр, тот самый Бакыр, о ком говорили, что он ровесник завода.

— Позабыл нас, сынок, совсем позабыл! И не стыдно тебе?