Короткое замыкание

«Тов. Попэ Штефану, инструктору уездного комитета, поручается расследовать дело о самоубийстве бывшего главного бухгалтера завода «Энергия» Виктора Пэкурару. Просим соответствующие учреждения, партийных и государственных работников оказывать ему всяческое содействие в выполнении задания».

Тяжело опустившись в кресло, секретарь задумался. «Так и есть! Предчувствие не обмануло. И ведь, как назло, директор уехал. А этот как танк — ничем не прошибешь! И я тоже хорош, чего ввязался? Еще неизвестно, что они тут раскопают…»

Мариета, не скрывая удовлетворения, разглядывала его встревоженное лицо. Только эта невинная месть ей и оставалась, с тех пор как, отлученная Космой от всех секретов, она утратила свой авторитет. А ведь раньше, зная все входы и выходы, все тайные пружины, прекрасно ориентируясь в обстановке на заводе, она была абсолютно необходимой и для директора Форцу, и для многих работников, вынужденных прибегать к ее помощи в разрешении срочных проблем. Этой потери Косме она простить не могла.

В вестибюле Штефан увидел гигантский, во всю стену, план завода. Цехи раскрашены в яркие цвета, мастерские заштрихованы, а лаборатории обведены синим контуром. Все как на ладони.

Войдя под своды токарного цеха, он был поражен царившим здесь образцовым порядком, глубоко продуманной расстановкой станков, которая оставляла достаточно места для каждого рабочего, а вместе с тем полностью использовала возможности помещения. С тех пор как Штефан покинул завод, количество станков тут, пожалуй, утроилось. И каких станков! С трудом отыскал он несколько старых машин, выпущенных когда-то в Араде. «Последние из могикан», от них как будто даже нафталином пахнуло. А рядом сверкали никелем французские, английские, американские, японские станки… Не было забыто и освещение. Мощный пучок лучей падал точно на резец, а вокруг мягкая подсветка, сочетающаяся с матово-зеленой окраской стен. Штефан не спеша переходил от станка к станку. И вдруг сквозь широкие стекла диспетчерской увидел инженера Иона Саву с телефонной трубкой в руке и очками на лбу. Сава кричал что-то неведомому собеседнику, яростно жестикулируя свободной рукой. «Сейчас его лучше не трогать», — подумал Штефан и шагнул в сторону. Но вдруг чьи-то мозолистые руки закрыли ему глаза. Знакомый голос спросил:

— А ну, угадай!

Штефан не сомневался ни секунды:

— Дед Панделе, кто же еще! — и с сыновней почтительностью обнял старика. На всем заводе не было, наверно, рабочего, который бы не знал этого знаменитого деда. Многим вложил он в руки инструмент, научил ремеслу, вывел в люди. — А ты все на посту, дедушка Панделе? Как говорится, вперед, и только вперед?

Какая-то странная тень промелькнула во взгляде старика, но это длилось лишь мгновение. Поглядев на Штефана снизу вверх — инструктор был на целую голову выше, — он проговорил с укором:

— Хорош ученичок, нечего сказать. Забыл своего учителя — и как с гуся вода!

Штефану опять стало стыдно. На него смотрели еще не поблекшие голубые глаза, в которых светилась неподдельная радость. «Ну и осел я, право, настоящий осел, — подумал Штефан. — Забыть, может, не забыл, но и помнить не очень-то вспоминал».

— Я в курсе всех ваших событий, мне Санда рассказывает, — ответил он извиняющимся тоном.

— Пусть рассказывает, на то она в пропаганде и работает. На ней и партпросвещение, и наглядная агитация, и культработа. Вон и Ликэ тоже усердствует в стенгазете. Каждый на своем месте, как в книжках учат… Но, скажу тебе прямо, наше рабочее слово не всегда доходит до них. Что где чего — они, конечно, знают…

— Ну вот я, к примеру, знаю, — попытался пошутить Штефан, — что наш уважаемый Панделе вышел на пенсию, что сын его — бухгалтер на хорошем счету, а дочурка, та самая вертушка, что у меня когда-то на коленях прыгала, теперь в ударниках ходит и заводским комсомолом заправляет.

Деду шутливый тон, однако, не понравился. Он испытующе посмотрел на Штефана, как бы желая прочесть его мысли.

— Это разве секреты? На то у нас радиоузел есть. Захотят — ославят, захотят — прославят, им неважно, что ты за человек. Взять хоть меня. Когда уходил на пенсию, тут только и вспомнили, что у деда Панделе есть фамилия — Думитреску.

— Что, обидно?

— Да на работе обо всем не переговоришь. Заходи как-нибудь вечерком. Новоселье мы не справляли, живем там, же — в собственном доме с садиком. Да что я говорю, ты ведь и дорогу-то к нам, наверно, позабыл.

— Неправда! Вот увидишь, загляну на днях в твой дворик. И, как бывало, без предупреждений, чтобы стола большого не накрывал.

Дед засмеялся:

— Врасплох меня не застанешь. Заходи, я ведь понимаю, времени у тебя нет, а так бывал бы ты у нас часто. По глазам вижу, нашенским остался.