Короткое замыкание

— Садовые ты сама растила, а эти — божественный дар природы, за них колючки и осы на мне живого места не оставили.

— Так тебе и надо!

— Мне? — Ликэ не сдавался. — Да я ради тебя терпел. И готов терпеть всю жизнь. Вот те крест…

Все расхохотались, увидев, как потешно перекрестился Ликэ. Одна только Санда заметила в глазах Ралуки обиду. Натянуто улыбнувшись, хозяйка пригласила гостей к столу.

Первую рюмку цуйки закусили жареной печенкой — прямо со сковороды. Ралука ухаживала за гостями, делая вид, что не замечает, как Ликэ быстро и ловко помогает ей. Постепенно завязался разговор. Дед Панделе обратился к Штефану:

— Ну вот, видишь, Марин здесь, как я обещал. Должен подойти и Маня, у него тоже разговор к тебе есть.

Кристя отставил тарелку в сторону, лицо его сразу посерьезнело:

— Каждому из нас есть что сказать. Весь вопрос — где и кому. Битых два года приглядываемся друг к другу, а толку никакого…

Штефан почувствовал, что момент настал. Не знал только, как лучше: начать разговор самому или подождать, пока решатся другие. Молчание затянулось. Кристя уставился в одну точку, Ликэ напряженно ждал. Дед Панделе делал вид, что прочищает трубку, потом, наконец решившись, обратился к Штефану:

— Ты понял, что происходит в токарном?

— Отчасти. Я знаю, что там столкнулись две тенденции: гнать с конвейера апробированную продукцию или выпускать малые серии, нерентабельные пока с точки зрения прибыли, но позарез необходимые для сложных и уникальных производств.

Панделе кивнул. Не сводя с собеседника глаз, спросил:

— А настроения людей ты уловил?

— Не особенно.

— Ну так я попробую тебе объяснить. Мы, заводские рабочие, теперь не те, что прежде. Почти у всех высокая квалификация, да еще и не одна. Многопрофильная, как теперь выражаются. Что правда, то правда. Вот говорят, что мы руководящий класс. Если так, я спрашиваю тебя: что происходит с рабочим классом на заводе «Энергия»? Куда мы идем? Какая у нас цель? Товарищ Павел Косма, видите ли, знает. После каждого заседания «руководящего состава» нам указывают: дайте план, и это все, что от вас требуется. Но мы слышим это с тысяча девятьсот пятидесятого года! Какими средствами дать план — вот в чем проблема! Почему так, а не по-другому? Этого никто нам не хочет объяснять, никто и нашего мнения не спрашивает. Словно руководство имеет секреты от шести тысяч рабочих. А еще считается, что мы одновременно и производители, и владельцы средств производства. Как-то у нас на «Энергии» это не заметно. Что завтра ждет завод? А вместе с ним — и людей? Вот о чем мы все волнуемся.

Дед Панделе помолчал, налил гостям бокалы, выложил на стол еще одну пачку сигарет и продолжал:

— Надеюсь, ты не скажешь, как Павел Косма, что нечего пенсионерам совать нос не в свое дело. На заводе прошла вся моя жизнь. Когда помру, тот же завод и хоронить меня будет. И пока тянет мотор, я с завода не уйду. Что я нарушаю? Нет меня в ведомости на зарплату? Ну и пусть! Беспризорник я, что ли? Я состою на учете в заводской парторганизации, это мой завод, я его хозяин, как и все остальные. И это не шутки… Такие вот у меня, Штефан, соображения. Я тоже имею право на собственное мнение!

Кристя глянул на распалившегося деда, повернулся к Штефану и сдержанно, с расстановкой начал свой рассказ.

— Для любого остро поставленного вопроса у руководства всегда находится подходящий кляп: то не место и не время обсуждать эту проблему, то ее нет в повестке дня, то она вне компетенции присутствующих. Вот теперь все рассказывают, какую роль сыграл рабочий класс в дни восстания, в период национализации — тогда ему действительно отводилась решающая роль. А когда он взял власть в свои руки, перестали спрашивать его мнение… Я даже ходил к секретарю Иордаке, — продолжал Кристя. — Он, правда, слушал внимательно, вызвал инструктора Мирою, ответственного за бесконечные выезды на картошку и за воскресники по благоустройству города. Кое-что записал себе в блокнотик… — Кристя невесело улыбнулся: — Я и не сомневался, что он откроет этот блокнотик только после дождичка в четверг. Смотришь на людей вроде Василе Нягу или Андрея Сфетки, и зло берет — до чего докатились! Неужели они забыли, что тоже когда-то были рабочими? Стоят по стойке «смирно» и едят начальство глазами… Нет, товарищ Попэ, не думай, что все мы стали лакеями и холуями. Если бы ты знал, сколько у нас выдвигают толковых предложений, ценных идей… Многие инженеры помогают рабочим доводить до ума рационализаторские предложения! Однако что посерьезнее придумай — сразу в стену упрешься. Да нет, не каменная эта стена, скорее из мамалыги. Ударишь — и кулак, а то и вся рука по локоть увязает. Ты дергаешься, а стена, хоть и рыхлая, вязкая, стоит как ни в чем не бывало. Многие считают, что дольше терпеть нельзя. И если Виктора Пэкурару довели до самоубийства, этим нас не запугали, только возмутили и озлобили. А некоторые вообще больше ни во что не верят.

— Хочешь знать правду? — вступил дед Панделе. — Ладно, скажу, тебе надо знать. Ты небось не позабыл Ламбру из намоточного…

— Ну как же! Очень старательный рабочий.