Корректировка

На нашем участке стола остались только мы с Иван Андреичем. Он сидел мрачный, облокотившись локтем на стол, подперев толстую щеку ладонью. Отвлекшись от мыслей про Альбину, я заметил, что он смотрит на меня пристальным, слегка остекленевшим взглядом, как будто пытается вспомнить.

— Вы… — Иван Андреич замялся. — Я, извините, вижу вас впервые… вы знакомый Ларисы? Из балетных?

— Нас не представили. Меня зовут Феликс. Я друг Геннадия.

Он все смотрел на меня, очевидно размышляя: что здесь, на элитном мероприятии, делает друг какого-то Геннадия? Я почувствовал себя не ко двору.

Выручила, подошедшая к столу тетя Лена.

— Чего пристал к парню? Это Феликс, школьный друг моего Генки. Они все детство вместе — считай родственник. — она отечески потрепала меня по волосам. Её мощный бюст почти касался моего носа. Хотелось его чмокнуть, но я, по понятным причинам, удержался.

— Ах, Генкин, — взгляд Иван Андреича потеплел, — ну, так бы сразу и сказал! Давай тогда выпьем за знакомство, наливай Генкин друг!

Он, кажется, сразу же по представлению, забыл мое имя. Что ничуть не помешало мне аккуратно разлить водку в наши рюмки. Мы чокнулись. Выпили.

— И чем же ты занимаешься по жизни? — продолжил, от нечего делать, интересоваться Жук. Я поведал ему свою легенду.

— Ученым значит, хочешь стать? Товарищи ученые, доценты с кандидатами… сидите разлагаете молекулы на атомы, забыв, что разлагается картофель на полях… — продемонстрировал он свое знание творчества Высоцкого. — У меня Маринка тоже умная. МГУ закончила, юридический. В аспирантуре сейчас. В отпуск приехала со своим женишком. А он, между прочим, сын замминистра!

Возможно, Иван Андреич хотел добавить, что-то вроде: видишь какие люди здесь гуляют, а ты сидишь босяк-интеллигент, жрешь и пьешь на дармовщину, тварь подзаборная. Но не добавил, сдержался. А потом и вовсе куда-то исчез.

* * *

Заскучав, я принялся развлекаться, с помощью Кира подсматривая за гостями и подслушивая их разговоры.

— Лёва, я тебя умоляю — закрыли тему! Успокойся. Лучше выпей и покушай, — советовала эффектная брюнетка семитского типа, своему толстому и лысому супругу с апоплексически красным лицом.

— Послушай, Фира, — не успокаивался безутешный Лёва. — Как я могу быть спокоен, когда под меня копают, уже экскаватором. Кацман, это такая скотина, если его прихватят он заложит всех, чтобы только уберечь собственную шкуру! Меня могут арестовать и посадить. Ты что не понимаешь?

— Лева, прошу не строй из себя торговую целку. Это с твоим-то богатым трудовым стажем! — морщится Фира. — Ты только при мне воруешь десятый год. И двадцать лет воровал до меня. Ты тащил при Сталине и Хрущеве, а сейчас расхищаешь народное добро при Брежневе, чтоб он был здоров. Но перед каждой занюханной проверкой дрожишь, как мокрый цуцик. Мне это уже действует на нервы.

— Тебе действует на нервы? А для кого я стараюсь? Ты жрёшь, не давясь, чёрную и красную икру, пьешь «кьянти», носишь все эти заграничные наряды! Нацепляешь за раз по полкило золота. Зимой ходишь в собольей шубе. Ты собаке бросаешь югославскую ветчину и «брауншвейгскую» колбасу!.. Мне это не действует на нервы? А тебе действует!.. Я, может, каждый раз мысленно умираю от этих проверок, у меня уже нервы ни к чертям!

— Пупсик, не смей попрекать меня тряпками и украшениями, я нашу их ради тебя.

— Ради меня?

— Конечно, у такого начальника должна быть солидная жена. Посмотри на Жука, он спокоен, как бенгальский слон. Кто тебя арестует? Генерал кормится с твоих рук.

— Да он ходячий шлимазл! Случись что, они все отвернутся от меня. А ты… о чем ты кокетничала с этим поцем Хилькевичем? Танцевала, крутила жопой, он что щупал тебя?

— Он интеллигентный, творческий человек, и я уважаю его талант. С ним, в отличие от тебя, есть о чем поговорить. Да хоть бы и щупал, какая тебе разница? Ты уже израсходовался во всех своих мужских местах, это понимает каждый, кто видит твою медную морду.

— Вейзмир! — горестно вздыхает униженный Лева. — Кто мне объяснит, зачем я содержу такую чудовищно бездушную суку и покупаю ей шубу за тридцать тысяч?..

— Вот и вся твоя культура, — равнодушно комментирует Фира. — Каким был мелким лавочником, таким и остался. От тебя пахнет фальшью даже после ванной. Тиран, зануда и домашний склочник, а на людях ты изображаешь заботливого мужа и суёшь цветы, потому что знаешь, кто мой папа и что он для тебя сделал.

— Боже, как я одинок, — стонет Лева. — Эти жестокие, прокурорские слова говорит мне потасканная самка, неспособная родить даже неведому зверушку!..

— Твоих неведомых зверушек и так пол Обнорска бегает…

Мне надоело слушать их препирания, и я переключил свое внимание на двух солидных дядек, ведущих оживленный разговор.

— Фирсова знаешь, директора мехового ателье? — спросил один другого.

— Кто ж его не знает, — отвечал тот, — разве только холостяки.

Они с пониманием рассмеялись.

— Так вот, третьего дня в девять вечера, приходят к нему с обыском…

— Да ты что!