Ничтожный и одинокий «Горностай» отважно продвигался вперед под всеми парусами. Со времени ухода с Тортуги не было взято ни одного приза. Фрегат по-прежнему полностью нес на себе свой воинственный груз — триста тридцать шесть флибустьеров, решивших победить или погибнуть. Конечно, это было много, и все же это было ничто, если принять во внимание число противников, которых надлежало победить, и силу укреплений, которые надо было одолеть. Тома Трюбле, сосчитав по пальцам, прикинул соотношение того и другого и определил, что каждому авантюристу придется побороть сорок или пятьдесят противников. Такой подсчет в день атаки галиона вызвал в нем колебания. Но тогдашний Тома Трюбле и Тома Трюбле теперешний, очевидно, были уже совершенно разные люди, потому что тот, который теперь прогуливался по своему ахтер-кастелю, переходя от одного борта к другому неровными шагами и смотря вперед, все вперед, с каким-то яростным нетерпением, не колебался совершенно и даже время от времени разражался смехом диким и как бы сумасшедшим, будто смеялся над теми опасностями, навстречу которым он шел.
— Эти камешки, — заявил Лоредан-Венецианец, говоря со своей обычной беспечностью, — эти камешки, которые вы видите вон там на островах устья, это все крепости, будто бы возбраняющие неприятельским эскадрам приближаться к Си-удад-Реалю. Их всего шесть, и от первой до последней приходится пройти фарватером около двух миль. Та, что ближе всего к нам, на три румба впереди по левому борту, называется фортом святого Иеронима. Это, собственно говоря, батарея, окруженная стенами с парапетом, если я не запамятовал, шириной в пять футов, а гласисом — в три с половиной. Здесь имеется восемь железных пушек, стреляющих двенадцати-, восьми- и шестифунтовыми ядрами, с караулом в пятьдесят человек. Вторая крепостица, святой Терезы, вооружена двадцатью пушками. Это совершенно новое сооружение, с четырьмя бастионами и сухими рвами. Кроме артиллерии, в ней имеется десять органных орудий, каждое по двенадцать мушкетонов, затем девяносто ружей, двести гранат и соответственное количество пороха, свинца и фитиля. Далее идут платформа Непорочного Зачатия и платформа Спасителя…
— Достаточно, — перебил Тома Трюбле. — Занять все эти плохонькие укрепления мы, конечно, можем! Но это большая возня! Разве нет пути, ведущего ко рву самого города, помимо устья?
— Возможно, — беззаботно молвил Венецианец. — Но я никогда не слышал о таком пути.
Все помощники Тома толпились вокруг Краснобородого, уроженца Дьеппа, Олеронца и Мэри Рэкэм, которая все так же носила мужское платье и ругалась, и клялась одна за четверых флибустьеров, вместе взятых, и даже похуже..
Тома, размышляя, устремил пристальный взгляд на серую линию крепостей и вдруг решился, не спросив ни у кого совета.
— Пленных! — сказал он внезапно. — Пленных, вот что нам надо. Если путь, который мы ищем, существует, мы таким образом его узнаем, или я не я!
Стремительный, он сам бросился к румпелю и отвел руль, как было нужно, чтобы править прямо на форт святого Иеронима.
— Эта развалина, — продолжал он, — не выдержит и одной шамады. Караул насчитывает всего пятьдесят ружей, это нам только на зубок. Если они сразу сдадутся, — дадим им пощаду! Если будут сопротивляться, — убьем эту сволочь, кроме, десяти, двенадцати негодяев, которые послужат нам проводниками.
— А если они не захотят? — спросил авантюрист из Дьеппа.
— Не захотят? Кишки дьявола! Не захотят, так их повесят, и не за шею, а за кое-что другое! — ответила Мэри Рэкэм, хохоча во все горло.
— Захотят, — уверил Тома Трюбле.
И Братья Побережья еще лишний раз полюбовались искусством маневрирования их капитана и командующего. Фрегат так тонко лавировал, что пристал левым бортом, во время отлива, в ста саженях всего от форта святого Иеронима, ко все же вне обстрела испанских пушек. Дело в том, что в море наискось выдвигалась песчаная коса, к северо-западу от верка, и бойницы восьми орудий не были рассчитаны для нападений на эту косу. В этой-то защищенной зоне и остановился «Горностай». И сто флибустьеров, заранее намеченных Тома и лично им руководимых, могли, таким образом, достигнуть гласиса без боя.