Корсар

Тогда осажденные заняли свои бойницы и стали стрелять из мушкетов, но довольно вяло, так как после первого же выстрела ответ авантюристов, стрелявших, как ни один солдат в мире, сшиб всех испанцев, головы которых хоть сколько-нибудь возвышались над стеной. Не успело четверо из них свалиться, как уже остальные старались высовывать одни только мушкеты на вытянутых руках, стреляя как попало, лишь бы не подставлять под пули собственную шкуру. Эти плохо направленные выстрелы не могли флибустьерам причинить большого вреда. Все же они скоро привели Тома в раздражение. Соскочив в ров, во главе двух десятков своих людей, — остальные продолжали защитную стрельбу, — он влез по живой лестнице, втихомолку перебрался через стену и один, вскочил в укрепление. Через мгновение половина его людей присоединилась к нему; и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы шесть испанцев, пораженных абордажным палашем корсара, очутились на земле. Уцелевшие, думая, что видят черта, побросали оружие. Большую часть этих несчастных прикончили. Тем не менее, Тома вспомнил, очень кстати, что ему нужны пленные, и приказал пощадить необходимых восемь человек, которых со связанными руками немедленно отвели на фрегат. Во время сражения начался прилив, и «Горностай» был уже на плаву в стороне от косы, готовый двинуться к новым победам…

Но раньше, чем распустить паруса, уроженец Дьеппа, ведавший рулем и парусами, направился к Тома Трюбле узнать, на какой курс лечь, раз для того и взяли форт, чтобы «достать языка» и узнать из уст испанцев, какой путь наименее труден.

Но Тома, по своему обыкновению, вышел из битвы, кипя мрачной яростью. Сначала он был раздражен оказанным сопротивлением; затем трусость врага обратила это раздражение в гнев. Наконец, взобравшись сам на стену и лично приняв участие в битве, он сильно разгорячил себе кровь, а последовавшее избиение не только не успокоило этого дикого волнения, но, напротив, усилило его до исступления. Победителю потребовалось даже некоторое усилие, чтобы перестать убивать и дать пощаду восьмерым пленникам, которых он хотел взять себе в проводники.

Поэтому как только уроженец Дьеппа спросил, как мы видели, куда держать путь, Тома, разразившись хохотом, с глазами, светящимися, как раскаленные угли, громовым голосом отдал приказание вывести упомянутых пленников на палубу фрегата и выстроить их в шеренгу позади грот-мачты. Множество флибустьеров собралось вокруг. Тогда Тома, заметив авантюриста с Олерона, говорившего по-испански не хуже испанского короля, приказал ему объяснить пленным, какой услуги от них ожидают: провести армию к городу, избегая огня укрепленных островов.

Так и сделал Олеронец. Но речь его не увенчалась успехом. В самом деле, пленники, переглянувшись, объявили в один голос, что с них требуют как раз то, что неисполнимо, потому что единственным доступным путем к Сиудад-Реалю служит фарватер реки, фарватер, находящийся под последовательным обстрелом остальных пяти верков.

Выслушав этот ответ, Мэри Рэкэм повернулась к Тома Трюбле и усмехнулась.

— Не говорила ли я тебе, черт побери, что они ничего не скажут? — сказала она. — Живо! Повесь их и ступай себе дальше! Довольно время терять!

Но Тома, красный как огонь, заткнул ей рот.

— Молчи! Я тебе сказал, что они заговорят! Погоди!

Пленники с беспокойством смотрели на капитана. Не говоря ни слова, он подошел к первому из них и обнажил саблю.

— Вот еще! — произнесла Мэри Рэкэм, хохоча еще громче, — уж не думаешь ли ты, что они лучше заговорят, когда ты снимешь с них башку.

Но больше она ничего не успела сказать, так как под ударом Тома первая голова, срубленная одним взмахом сабли, полетела, как камень из пращи, и расшиблась о палубный пояс у самых ног Мэри Рэкэм.

Семеро живых еще испанцев завопили от ужаса. Не без причины. Тома все так же молчаливо, с таким же багровым лицом подходил ко второму. Тот невольно отступил, собираясь бежать, но Тома успел дважды ему всадить в живот и грудь ту же окровавленную еще саблю. Испанец упал замертво.

Третий, видя это, крикнул: «Пощади!»

Столь же глух, как и нем, Тома разрубил его пополам, от плеча до пупка. Тома с любопытством пошарил кончиком сабли в этой мерзости, как бы ища чего-то и не находя. Труп уже не вздрагивал больше.

Тома направился к четвертому пленнику.

Тот бросился на колени, а за ним и все уцелевшие его товарищи. Все вместе, не ожидая пощады от своего палача, они принялись молить бога.

Тогда Тома, остановившись против своей четвертой жертвы, вместо того, чтобы ударить, вложил саблю в ножны.

Несчастный с надеждой поднял голову. Но коротка была его радость.

— Тросу! — приказал Тома, заговорив, наконец.

Два флибустьера принесли несколько раскрученных канатных прядей.

— Свяжите вместе эти вот две руки и эти две ноги. Три выбленочных узла и один бабий узел!

Это было исполнено.

— И бросьте пакет за борт!

Стон приговоренного заглушили волны.

Из восьми пленников осталось еще четверо.

— Вот этот человек!.. — начал Тома, разглядывая того, чья очередь настала умирать.