Корсар

— Иорисака, у нас — общие воспоминания. Будьте уверены, что они не изгладились из моей памяти… Но разрешите мне в свою очередь кое о чем напомнить вам… Вы упомянули о Великой Перемене. Точно, в эту славную эпоху, начало эры Меджи, ваш клан и мой вместе обнажили мечи за Микадо против Шогуна. Но не забыли ли вы первой причины этой борьбы?.. Дело шло не о верности династии. Ни один Шогун никогда не узурпировал существенных прав божественных императоров, сынов богини Солнца[38]. А в течение семисот лет слабую волю Микадо подчиняли своей сильной воле принцы Фудживара, Таира, Минамото, Ходжо, Ашикага, Токугава. Что же такое произошло, что вдруг столько благородных людей решили разрушить семивековые установления?.. А вот что было, Иорисака: за пять лет до этого черные корабли, пришедшие из Европы, бомбардировали Кагошиму, и Шогун вместо того, чтобы сражаться, заключил позорный мир. Такова была истинная причина. Япония съела оскорбление, но не запила его местью, и тогда она, как один человек, поднялась против Шогуна, десять тысяч раз повторяя крик: «Смерть иностранцам!.. Смерть иностранцам!» Так кричали наши предки, Иорисака. Это кричали они на поле битвы, пока Микадо не был восстановлен во всем своем первоначальном могуществе. Это кричали и мои предки. Это кричали они еще в красный день Кумамото, когда, в негодовании на новую власть, такую же ничтожную, как и старая, они пошли за Сайго, обещавшим им смыть общий позор победой или смертью. И этот клич повторяю я еще и теперь. Потому что я — законный наследник этих трупов. Их погребальные таблички никогда не расстаются со мной, они зашиты в моем кушаке. Вот уже тридцать лет, что я живу на свете, я живу одной надеждой: воздать этим табличкам должное возлиянием крови. И вот час настал! Иорисака, простите мне эту длинную речь. Я не сомневаюсь, однако, что она вполне удовлетворила вас. Вы ни в чем передо мной не провинились… Да и что в сущности может для вас значить мнение какого-то ничтожного даймио, лишенного всякого разума?.. Но я открыл вам мое сердце, и вы читали в нем, как в книге, напечатанной прекрасными, очень четкими китайскими знаками. Я ненавижу иностранца всеми силами души. Вы раньше также ненавидели его, теперь вы его полюбили. Разве вы не переняли постепенно всех его нравов, вкусов, идей, самого языка, наконец, на котором вы без конца разговариваете с этим английским шпионом, нашим так называемым союзником?..

Я далек от дерзости, порицать вас. Все, что вы делаете, несомненно, так и следует делать… Но наши противоположные чувства вырыли между нами пропасть, и заполнить эту пропасть не смогло бы ничто.

Виконт Хирата умолк. Маркиз Иорисака не сразу ответил ему. Он выслушал до конца, не моргнув глазом, не отведя ни на минуту взгляда. В конце концов, после долгой паузы он быстрым движением руки обвел весь горизонт к югу, утопавший в тумане и дыме, и небрежным тоном спросил:

— Хирата, вы ничего там не видите?.. Если я не ошибаюсь, уже звонили 12 склянок… Да. В таком случае эти вертикальные облака не что иное, как дым из русских труб… Вот и иностранец, Хирата, иностранец, которого, по-вашему, вы так сильно ненавидите.

Он улыбался. Его полузакрытые веки суживали его глаза и превращали их в две черные косые щелки.

— Иностранец, которого, по-вашему, вы так сильно ненавидите… Кстати, Хирата… вы ознакомились с секретными приказами?.. Тактика странно изменилась — не находите ли вы?.. Особенно во всем, что касается артиллерии…

— Да.

— Да… странно изменилась… Не будет такого распределения огня, как раньше, огонь будет сосредоточен на головном корабле неприятельской колонны… Кроме того, чтобы застраховать себя от разных несчастных случаев с передачей, отдельным группам предоставлена широкая автономия. Попытка очень рискованна. Может быть, мы и не пошли бы на нее, если бы не сведения из европейских источников — именно английских — не убедили адмирала, что наш риск почти, наверное, обеспечит нам победу. А знаете, кто добыл все эти сведения, Хирата? Кто добился или украл их, силой или хитростью, смело, терпеливо, с большим трудом?.. Я, Хирата! Может быть, вы и ненавидите иностранца так сильно, как вы говорите… Может быть, также, что я люблю его так, как вы думаете. Но может быть также и то, что подобный вам враг для него менее опасен, чем такой друг, как я.

Виконт Хирата нахмурил брови.

— Иорисака, — сказал он, — глупость моя так велика, что, очевидно, я не сумел заставить вас понять истинный смысл моих слов. Конечно, для русского флота вы противник гораздо более опасный, чем я. И никогда мне и в голову не приходило, что вы не исполняете своего долга и не служите с великой пользой намерениям императора. Но вы похожи на искусного фехтмейстера, который убивает, хотя без промаха, но и без гнева… Я буду сегодня убивать хуже вас… Но я буду убивать с опьянением… И моя ярость не может подружиться с вашим равнодушием.

Маркиз Иорисака скрестил руки на груди.