Корсар

Герберт Ферган, добрый пророк, улыбнулся. Не то, чтобы он так страстно желал японской победы. Самое большее, что он немного менее симпатизировал этим московским мужикам, чем японцам, деликатным гостеприимством которых он пользовался не без приятности… Но, если подумать немного, — ведь флот Того был в сущности английским флотом — флотом, построенным в Англии, вооруженным в Англии, обученным согласно английским методам и принципам. И британское самолюбие было удовлетворено.

— All right… Через час все будет кончено. Но… до тех пор надо дожить.

В эту минуту в двух шагах от него внизу на спардеке взорвался снаряд — шестой или седьмой — разбросав в стороны несколько трупов… Ферган бесстрастно наклонился взглянуть: палуба, только что сиявшая чистотой и полированная, как паркет какой-нибудь залы, представляла из себя хаос бесформенных предметов: смешанных, перепутанных, раздавленных, залитых кровью. Кровь текла всюду. И огонь пожирал человеческие останки. Но вода из пожарных насосов побеждала пламя, и надо всем этим продолжала грохотать торжествующая канонада. Раненый, разбитый, растерзанный броненосец тем не менее победно извергал смерть. И Ферган, бегло окинув взглядом все эти зияющие, но поверхностные раны, повторил фразу, только что вписанную им в свою записную книжку: — «Никко» — значительных повреждений нет!

Когда он произносил последнее слово, мимо него пробежал офицер, выскочивший из рубки, и вежливо, невзирая на отчаянную минуту, извинился, что нечаянно толкнул его.

— Э, Хирата, любезный друг, куда это вы так стремитесь?..

Виконт Хирата уже спускался по лесенке вниз, но приостановился, чтобы удовлетворить любопытство английского гостя:

— Исправить сообщение рубки с баш…

Герберт Ферган не услышал последних слов. Разорвался еще снаряд большого калибра — на этот раз о самую рубку.

Ферган услышал оглушительный шум, увидел туман цвета самой яркой охры, более блестящей, чем солнце… Он тяжело, со страшным усилием поднялся на ноги, ничего не понимая…

Не было ни мостика, ни рубки… На их месте был металл — всюду металл: железо, медь, бронза, смешанные, сплавленные, слитые, металл в виде корпии, клубков, тончайшего кружева… Все это было еще раскаленным от огня, а местами — черным от пепла. Ферган, отдавая себе отчет в том, что снарядом все снесло, уничтожило, обратило в прах; и убиты были все: капитан, артиллерийский офицер, штурманский офицер, их помощники… все… кроме него — Фергана, который был только отброшен сюда, на спардек, в двадцати метрах от взрыва. Он приподнялся, осмотрелся… Рядом с ним лежала в темной луже голова, срезанная чисто, точно острой косой… Она улыбалась, скошенная так мгновенно, что внезапно парализованные мускулы не успели стереть улыбки…

Ферган заговорил, удивляясь, что у его голоса еще был звук:

— Все… да, все убиты… А — нет — еще не все!

Наверху еще раскаленной груды развалин, посреди огня и угля, фантастическим видением встал человек. Держась неизвестно за что, непонятно как, он наклонялся над слуховой трубкой, ведшей в самую глубь судна, туда, где сходятся в одну точку все рупоры артиллерии, рулевого, машинного отделения — ив это зияющее отверстие выкрикивал команду, руководил маневрами, которые выполняли люди внизу, хорошо защищенные и не подозревавшие об ужасном положении того, кто служил им глазами, слухом и разумом — и, под угрозой страшной гибели в раскаленной печи огненной, бесстрастно вел к победе все еще сражающийся броненосец.

— Хирата Такамори!..

Герберт Ферган, еще нетвердо держась на ногах, с изумлением вглядывался в японского офицера, стоявшего на своем ужасающем пьедестале… Взрыв снаряда, очевидно, и его отбросил с разлетевшегося вдребезги мостика. И на его черном мундире виднелись не только отражения пламени, но и пятна крови. Но не успел он упасть — как немедленно нашел в своей чудесной энергии, в гордости расы даймио сверхчеловеческую силу в одно мановение ока стряхнуть оцепенение и инстинктивно кинуться к ближайшему и опаснейшему месту битвы…

Ферган, пристыженный, почувствовал, как ему кровь бросилась в лицо: японец это сделал, тогда как он, англичанин, валялся на полу, ошеломленный, в обмороке… Герберт Ферган внезапно повернулся и пошел, очень медленно и выпячивая грудь, чтобы, в честь Англии, не уступить самообладанию виконта Хирата Такамори.

XXIX

Вы думаете, что он обманут вами: если он притворяется обманутым — кто более обманут — он или вы?..

— Четыре тысячи четыреста метров.

Маркиз Иорисака, пристально всматривавшийся в дальномер, даже не обернулся на стук входного трапа. Герберт Ферган вошел и, чтобы не мешать орудийной прислуге, стоял на самом трапе, не шевелясь и молча.

— Четыре тысячи двести…

Одновременно загремели оба гигантских орудия. Ферган, застигнутый врасплох, зашатался, точно раненый, и ухватился за стенку…

— Четыре тысячи…