Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Эти меры в чем-то были успешны: как пишет Пананти, корсары редко смотрели под одежду[1273]. Но не все понимали, насколько важны в неволе деньги, и прежде всего скрывали богатство, чтобы за них не запросили чрезмерный выкуп. Они бросали в море монеты, драгоценные камни, кружевные платья, позолоченные мечи, инкрустированные ножны, сапоги, платочки, шкатулки (estuy), четки, часы и письма, – любые знаки богатства. Некоторые даже назывались иным именем, если происходили из знатного рода[1274].

У мальтийских рыцарей, попавших в плен к османам, почти не было шансов спастись через выкуп, – впрочем, как и у османских корсаров, плененных христианами. Ни те, ни другие не хотели навлекать беду из-за денег. У военнопленных особого выбора не было. Потому они и путешествовали на торговых кораблях под чужими флагами (как французский корабль, заплывший к Бизерте), скрываясь от проверок, – это служило непременным условием и для них, и для капитана корабля, на котором они плыли. Солдаты, производившие осмотр, непременно спрашивали, есть ли на палубе рыцарь, чтобы урвать немного денег и себе. Но если капитан упорно все отрицал, а рыцарь вел себя осторожно и не надевал одеяние с крестами, все проходило тихо и спокойно[1275].

Зная о таких уловках, пираты, словно сыщики, выпытывали правду. Найдя на палубе дорогие вещи, они стремились узнать имя владельца[1276]. Они легко могли подойти к кому-нибудь «по-дружески» и заговорить о пустяках. Земляк входил к пленникам в доверие, а потом узнавал, чем кто занимается, где кто прячет деньги, на какой выкуп от семьи можно рассчитывать. Иногда пленных пытались успокоить, говоря: «Не волнуйся; Господь велик; такова жизнь; если судьба смилостивится – вернешься домой» (No pillar fantasia; Dios grande, mundo cosi, cosi, si venira ventura ira a casa tua)[1277].

Впрочем, когда сладкие речи не действовали, пираты не отказывались применить силу. Если кто не признавался, где спрятал деньги, или утаивал правду о богатой семье, его нещадно били фалакой, крича: «Получай, пес! Сволочь! Изменник! Ты будешь правду скрывать?!» Узнавали и о том, чем занимались пленники: хорошо платили за кормчих, рулевых, хирургов и корабелов[1278].

Впрочем, дотошнее всего о выкупе вызнавали на суше. На рабовладельческом рынке покупатели тщательно проверяли, кого покупают. Не так просто было понять, здоровы ли пленники и не ранены ли они. Их заставляли ходить и прыгать, выясняя, нет ли у тех подагры. Особенно ценились здоровые зубы – ими рабы могли грызть галерные сухари. Осматривали и глаза, и лица пленников, чтобы понять их нравы; пытались определить, сколько те проживут и способны ли на побег. Для этого прибегали к хиромантии, а по коже рук пытались узнать социальный статус[1279]. Невольников допрашивали и после продажи; рабовладельцы постоянно избивали их, когда считали, что те врут, пытаясь откупиться за малую цену[1280].

Все, кто хотел спокойно пережить плен, на допросах сетовали на болезни вроде диареи с подагрой. Кто-то говорил, что беден как церковная мышь, другие уверяли, что им вечно сопутствует горе. Если корсары принимали все это за чистую монету, то отправляли пленников на лечение или даже могли их освободить. Удачно притворившись калекой или сумасшедшим, можно было и вовсе не тужить. Пьер Тафиль, уроженец Тулона, горбясь и опираясь на трость, убедил хозяина, что он хромой, и спокойно пробыл в плену два года[1281].

Иногда недоверие к рабам приводило и к нежелательным последствиям. Когда корсары заподозрили, что Сервантес – богатый аристократ, важный епископ и даже кузен самого Филиппа II, они запросили за его освобождение баснословную сумму; конечно же, выкуп не придет, и литератор проведет в плену целых пять лет, хотя четырежды постарается спастись бегством![1282] Да, творить пером – одно дело, а бежать из плена – совсем другое.

Стереотипный образ корсаров и турок, созданный в устной и письменной культуре, ужасал путников, едва те понимали, что попали в неволю. Джозеф Питтс полагал, будто пираты его съедят[1283]. Конечно, нельзя сказать, что с пленниками обращались хорошо – если учесть экономику пиратства, – но бессмысленно их истязать было просто неразумно. Нам известно, как тяжело наказывалось любое притеснение пленниц[1284]. Именно это уважение, проявляемое к женщинам, объясняет, почему Пананти советовал путешественникам, попавшим в плен, прятать у тех свои драгоценности. Корсары-мусульмане относились к женщинам как к святыне и не прикасались к ним[1285]. Машкареньяш отмечает, что гази, обыскивая женщин, относились к ним очень почтительно[1286].