Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Длительные перемирия между европейцами и корсарскими государствами были редким явлением, и пираты были вольны плавать где пожелают, но иногда это порождало и дипломатические волнения. Так, когда в Бизерту вернулся флот из трех алжирских и шести тунисских кораблей, французский консул потребовал от тунисцев освободить его захваченных соотечественников, согласно ахиднаме. Но договора о перемирии между Алжиром и Францией в то время еще не было, и сразу же возник вопрос о том, кому принадлежат пленники: алжирцам или тунисцам. В конце концов в берет (barrete) бросят девять клочков бумаги, на шести из которых напишут «Тунис», на трех – «Алжир», и заставят пленников тянуть жребий. Те, кто вытянет «Тунис», окажутся на свободе, те, кому выпадет «Алжир», придется отправиться на галеры, проклиная судьбу[1755].

Впрочем, отметим, что выгрузка трофеев в ином порту не всегда себя оправдывала. В 1699 году реис, укрывшийся в Тетуане после того, как провел через Гибралтар захваченный французский корабль, решил не обращать внимания на авторитет консула Франции в Алжире. Но как только выяснится, что сам он устроил базу в Шершеле и был алжирским подданным, дей Хасан Чавуш не замедлит отправить в Тетуан собственный корабль, чтобы поспешно восстановить справедливость и отобрать у корсара пойманное судно вместе с добычей. Реису, чьи товары прибрал к рукам правитель Шершеля, теперь оставалось только прозябать в нищете[1756].

В другом примере трипольский корабль, вышедший на пиратский промысел в 1680 году, возвратится в порт Алжира с крохотным судном, захваченным в Лангедоке; но его будет ждать неприятный сюрприз. Алжир с Францией начнут мирные переговоры, и реис не сможет ни продать товары, ни принять янычаров в экипаж: диван, не желая рисковать, запретит янычарам заниматься корсарством[1757]. Похожая история случилась и в 1630 году, когда тоже вели переговоры о мире; тогда алжирцы написали письмо в Сале, требуя, чтобы там не впускали в порт их корабли, пришедшие с французскими судами, и отсылали к ним для наказания всех, кто причиняет беды марсельцам[1758].

Иногда корсарам не удавалось найти повода – или же они вовсе его не искали. Когда французский посол Савари де Брев спросил Джона Уорда (Vert), зачем тот нападал на французские корабли, тот ответил ему: «Такие люди, как я, не очень-то разбираются в договорах, и отказываться от подарков судьбы я не стану… Неодолимая жажда наживы заставляет меня попирать и Божьи заповеди, и мирские законы… Явись даже мой отец из моря – я продал бы и его»[1759]. Нам остается лишь смириться с существованием таких жестокосердых реисов, как Уорд. Вот и другой пример: Хюсейин-реис по прозвищу Меземорта, со временем ставший деем Алжира и капудан-ы дерья османского флота, захватит ливорнский корабль, и французы, бывшие на палубе (примерно двадцать человек) напомнят ему, что их, согласно ахиднаме, нельзя брать в плен. На это реис ответит, что сейчас они вдалеке от Италии с Францией, продовольствия на корабле хватит только на путь к Алжиру, а там он передаст их консулу. Он даже возвратит французам отобранные деньги, чтобы успокоить их; но, доплыв до Алжира, не сдержит слова, и Арвьё не сможет ни на что повлиять. Дей умоет руки, сказав, что французы удерживали в плену восьмерых алжирцев[1760]. Как видно, Меземорта не боялся ни послов, ни консулов. Когда же через девять лет после этого события французский флот нацелит пушки на город, Жан ле Ваше, один из приемников Арвьё, сам очутится в стволе пушки, – и именно Меземорта прикажет направить ее в сторону моря и выстрелить [см. рис. 34].

Рис. 34. Голландская гравюра 1698 года. Французского консула Жана ле Ваше засовывают в ствол пушки, пока французский флот бомбит Алжир в 1683 году. Амстердамский исторический музей, Ян Лёйкен. Пять лет спустя в этот же ствол венецианской пушки, которую алжирцы называли Баба Мерзук (осм. «Сытый отец»), угодит другой французский консул Андре Пиолле. Не так давно алжирское правительство потребовало вернуть эту пушку, увезенную во Францию после 1830 года и установленную возле колонны на верфи Бреста

Раздел 12 Неспокойный союз: гази Магриба и чиновники Дерсаадет

Мы приближаемся к концу книги, и настало время исследовать отношения между османской столицей и корсарами, о чьих хитрых замыслах мы говорили почти на каждой странице. Верно интерпретировать эти отношения – вот что нам необходимо в первую очередь, если мы хотим в своем исследовании сослаться на документы из османских архивов и исправить минималистскую и анахроничную господствующую парадигму, в рамках которой корсары постоянно расцениваются как должностные лица на службе государства.