Косьбище

Вокруг — летние ночные сумерки, в которых всё кажется неясным, загадочным, волшебным. Полуразрушенная, после сегодняшнего ремонта, глухая лесная заимка выглядит как заброшенный замок неизвестного короля. Негромкий, глубоко горловой волчий рык. Песня ярости, страха и… удовлетворения. Эти странные птицы невиданного размера, оказавшиеся переодетыми мужиками. Странный сказочный зверь, который идет за мной уже целый месяц и тысячу вёрст… «И — тишина!». Я не удивился бы, если бы вполне и довольно давно мёртвый дед Перун с выбитым глазом вдруг начал шевелиться, поднялся. Обернулся бы каким-нибудь… волколаком. И выразил бы мне свою… «укоризну». Глючить — так по полной!

Но кто-то, наверное наверху, решил что это будет перебор.

«Даже волос не может упасть с головы человека без воли Божьей». Воля, вероятно, была проявлена, и реальная жизнь продолжилась. Правда — без облысения сопричастных. Вместо этого, сзади раздались характерные звуки, достигшие уровня громкости отдалённой канонады, постепенно перешедшие в шипение проколотой велосипедной шины. И — поплыл характерный сероводородный запах. Один из «птицев», не приходя в сознание, оповестил присутствующих о продолжении фундаментальных процессов своей жизнедеятельности.

Волк отреагировал первым: сморщил нос, фыркнул и рысцой направился к выходу. Своей знаменитой иноходью. Сколько раз вижу — всегда передёргивает от ощущения какой-то ненормальности, неестественности. Крепко же в человека вбиваются картинки правильной и неправильной моторики.

Как меня передёрнуло, так я в реальность и включился:

– Мужичков поднять, разоружить, повязать.

Как вскоре оказалось — это ещё один мой прокол. Если противник не двигается — первым делом следует осмотреться. Пока вытаскивали стонущих «птицев», из-за ворот снова донёсся звук — что-то ломилось сквозь кусты прочь от заимки. То ли — само по себе, то ли — под присмотром моего четвероногого глюка.

…

Многие мемуаристы, описывая последние месяцы Великой Отечественной войны, отмечают особенность сопротивления гарнизонов немецких городов: едва части Советской Армии пробивались в центр города, как упорное до того сопротивление противника во многих случаях прекращалось. Германские солдаты полагали, что выполнение их боевой задачи — «оборона данного населённого пункта» уже невозможна, и начинали вывешивать белые флаги. Это довольно распространённое явление в европейской военной традиции: если боевые действия не обеспечивают достижения поставленной цели, то не следует бессмысленно проливать кровь, пора сдаваться на милость победителя.

Так вот, здесь — не так. Здесь этого нет. Здесь «Святая Русь», а не чистенькая Германия. Может быть потому, что «милость победителя» в наших войнах что со степняками, что с лесовиками-язычниками, что со своими княжими, перенявшими военные манеры кочевников-иноверцев, — вещь очень болезненная, выглядит весьма «немилостиво».

«Птицы» сдаваться не собирались. Они во всю демонстрировали наш «загадочный русский характер»: сидят в выгребной яме, бестолково машут своими железяками и грязно ругаются.

«И как один умрём
В борьбе за ЭТО».

Какое именно у них сейчас «ЭТО» — не говорят. Про дорогу к «ЭТОМУ» — не рассказывают. У меня что, нет важнее дел, чем глупые загадки разгадывать: а чего это угрянские мужички из верхней одежды — крылья предпочитают? Можно, конечно, ещё по разику приложить. Той же жердиной еловой. Можно вообще…

«Вы ушли, как говориться,
В мир иной…»

Но мне же информация нужна. По этому… птичнику. А мертвые не только «сраму не имут», но и «сведениями не располагают». Поэтому будем брать живыми. «Идите, товарищ лейтенант, и без языка не возвращайтесь». Собственный — не считается.

Ноготок начал прикидывать варианты большой дымовухи из скошенного бурьяна, но я решил для начала попробовать психологию: сбегал за мешковиной, вместе с Суханом перевалили на неё покойного Перуна, перетащили и скинули в яму. «Птичкам в гнёздышко». Ну или там: «птенчикам червячка заморить».

Дед уже слегка завонялся, но главное не это. Человек вообще умирает грязно. Можно сказать — жидко. А с выбитым глазом — особенно. Когда из головы упавшего деда от удара о дно ямы вылетели подсохшие струпья и полетели брызги во все стороны — «птицы» возопили и полезли на стенки. Одного Сухан снова сбил назад, второго мы с Ноготком повязали. Упавший в яму долго не подавал никаких признаков. Только при втыкании в разные места острия рожна секиры появилась реакция. Пришлось мужам моим слезать в яму и вязать дурня прямо по месту. Вытащили и потащили обоих на допрос. А тело деда Перуна так и осталось лежать на дне выгребной ямы.