Косьбище

– Федька, друган твой, который быстрее всех бегает, где?

– — Дык поносит его. Третий день.

– Ладно, ждать не будем. А Петька чего морду не кажет?

– Дык он любимую княгинину служанку за сиськи дёргал. Она-то ему морду и расцарапала.

– Лады. Петьке — плетей, обоих — на торг, ты — к княжему стремени. Выступаем.

Такие интриги закручиваются, с такими «подставами»… С самого детства. И потихоньку собирается-формируется очередная молодёжная банда имени очередного княжича. Княжич вырастет — своих сверстников в «ближники» возьмёт. Отцовых советников-помощников… более-менее тотально, более-менее вежливо отправит в «за печку». «Отцы и дети» разворачиваются в княжеских домах при каждой смене главы дома. И будет безродный ложкомойкин сынок — воеводой из первейших, будут ему родовитые из «земских» в землю кланяться. Может, и сам в бояре выйдет, начало своему собственному боярскому дому положит. Но — нужно удержаться возле княжича. Любой ценой. Как следствие — сволочизм с «младых ногтей». Просто как способ выживания ребёнка в данных социально-экономических условиях. Получается идеальный защитник «веры, царя и отечества». Идеальный, потому что все остальные — ему волки. «Разделяй и властвуй». Мудрость не русская, но на Руси постоянно применяемая. Про этнические дивизии в Советской Армии никогда не слышали? А про бойню в Новочеркасске?

Но проблема у таких ребят та же, что и у древних спартанцев — потолок низкий. Когда смолоду идет отбраковка по физическим параметрам — мозгов образуется мало. И в социуме, и в индивидууме. В Афинах — философы, историки, драматурги, скульпторы… Стаями ходят. А в Спарте — царь Леонид да Ксенофонт. Впрочем, последний — родился и вырос в Афинах.

Перуну повезло — он при Мономаховой дружине родился, все встряски-перетряски пережил, гриднем стал. Вскоре и десятника получил. И всё — потолок. Как часто бывает при повышениях по службе — сперва радость, надежды, потом обуза, рутина. А как меняется характер у «господ офицеров» в такой ситуации… Куприна с Гаршином не читывали? Запойное пьянство — не самый тяжёлый вариант. От тоски ждёшь войну как невесту молодую. На Руси после смерти сына Мономахова — Мстислава Великого началась междоусобица. Но Перуну было уже под сорок — поздновато для повышения. Что чувствует строевой офицер, когда его по возрасту повышением обходят… «Есть страшное слово: «никогда». Но есть ещё более страшное слово: «поздно».

Перун дослужил до положенных 55. Дальше — судьба отставника-янычара. Не семьи, ни детей. Старые раны по всему телу, память о былых победах, о себе — молодом, сильном, «яром». И — надельная грамотка в зубы. Без привычки, без навыка к крестьянскому труду. Но с твёрдой уверенностью, что все неслужившие — «дерьмо жидкое», все проблемы можно решить ударом типа «падающий сокол» в голову, или, на худой конец, с помощью «кричащих ягодиц». Верный воин русского князя. Верный — до костей. Сказать: «до мозга костей» не могу ввиду наличия сильного сомнения в присутствии…

Разговор у нас с ним сразу пошёл наперекосяк. Точнее, и разговора не было. На мой вежливый поклон и «здрав будь, добрый человек»… будто и не было ничего. Взглядом мазнул и дальше пошёл. Только уже с крыльца, через плечо:

– Эй ты, как тебя, старшего позови.

«Здесь ты — никто, и звать тебя — никак. И место твоё — у параши». Странно, на Руси же с гостями вежливы. Или про моё изгнание узнал, или про шалости слышал? В чем причина-то?

Причина оказалась простая, на мне прямо написанная. Я как-то среди своих об этом забываю. А зря. Неполовозрелый малолетка не имеет права быть наблюдаем и различаем в информационном пространстве «мужа доброго». А я постоянно забываю об этом. И о том, что переубеждение производится кровью. Пока — только переубеждаемого. Непрерывно и неизбежно. Из всего народа, с которым я в этой «Святой Руси» сталкивался, пожалуй, только Яков да ещё Спирька, хоть и не с первого раза, но что-то такое уловили. Без мордобоя или других… больно привходящих.

Когда мои поднялись, да со сна умылись… Опять заморочка: зовут в избу. По обычаю нужно, чтобы три раза позвали. Первый раз поблагодарить, отказаться и на крыльце сеть. Второй раз снова поблагодарить, отказаться и в сенях сесть. Третий раз поблагодарить, согласиться и у порога сесть. А вот когда ещё раз позовут да за столом место укажут, тогда можно на краешке лавки устроиться. Щей похлебать из общей миски в очередь, держа ломоть хлеба под ложкой, которую через пол-стола к себе несёшь. И — никаких разговоров, а то — ложкой по лбу. «Когда я ем — я глух и нем». Дождаться, пока хозяин свою ложку положит да опояску распустит. Подождать, пока хозяин ритуальные вопросы проведёт. Насчёт погоды: «экие ныне дожди идут. А вот в прошлом годе… — В прошлом-то — да, а вот когда Долгорукого упокоили… тады, поди, суше было».