Косьбы и судьбы

Но это – взгляд человека, заявляющего права духовного здоровья, как настоящей, подлинной потребности, необходимой каждому. Он имеет мужество сделать вывод чести: только духовно слабые люди сваливают страдания любви на бедное бывшее животное в человеке и заявляют, что любовь – опасна, постыдна, подозрительна, легковесна, грязна (на всём этом успешно спекулируют порнографы). Нет, господа слабые люди! Любовь – прекрасный поединок, игра без проигравших, где требуется сила и ловкость, красота и нежность. Помогите юношеству целомудрием здоровья, не глушите своими порнографическими проблемами неспособности возбудиться – романтики нежного развития чувств в невинном продлении долгого предощущении будущей страсти. В любви место: здоровью, красоте, удали; к любви прекрасно приживается мораль, (зачатки этого просматриваются даже у наших животных братьев). То, что делает любовь бедой – в слабости, непонимании, неумении, духовной дряблости, эгоизме. По причинам, которые докучливо даже собирать воедино.

И, кстати, разве любовь не заслуживает вместо «сексуальной революции», революции эроса? Чего можно было добиться, лишь допустив свободу предотвращения деторождения (и то, условного)?

«…о свободной любви… хотелось бы написать… Главное, показать, что все дело в выгораживанье для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того, они проповедуют то, что уже есть и очень дурно… Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение» – Толстой Л. Н. Дневник 1 января 1898.

Супружеский союз долго шёл к признанию права на взаимную влюблённость. Сначала мешала подчинённость выгоде родо-племенных союзов, затем подчинённость выгоде «крепкого хозяйства», хоть крестьянского хоть монаршего. Только капитализм со своими вездесущими деньгами откупает часть свободы для брака по чувственной склонности. Но зато если раньше союз двух укреплял общество, был парой – для общества то теперь, став частным делом, лишь тешится изничтожением остатков всяческого домостроя, что так пугает (якобы только религиозный) фундаментализм… И они правы, но только в том, что любовный союз мужчины и женщины изначально не заложен быть в растрату на веселье своеволья, хоть это и обогатило сюжеты драм. «Сознательность» ответственности за чувство всё более испаряется из любовных отношений. Выяснилось, что цивилизация современности не в силах подступиться к окультуриванию того, чем пользовалось прежде. Самое чудесное время обогащения отношений, по сути, не в паре, а парой для общества, сейчас растрачивается духовно бесплодно, даже разрушительно. Мы поняли окончательно, какой это ужас – принуждение к любви. Но, избавившись от необходимости этого проклятия в отношениях, чем мы отплатили за обретённую свободу требовать любви, как непременного условия?

«… Я часто думал о влюблении, о хорошем, идеальном, исключающем всякую чувственность– влюблении, и не мог найти ему место и значение. А место и назначение это очень ясное и определенное: оно в том, чтобы облегчать борьбу похоти с целомудрием. Влюбление должно у юношей, не могущих выдержать полного целомудрия, предшествовать браку и избавить юношей в самые критические годы от 16 до 20 и больше лет от мучительной борьбы. Тут и место влюблению. Когда же оно врывается в жизнь людей после брака, оно неуместно и отвратительно» – Толстой Л. Н. Дневник 28 июня 1898.

Отождествив труд с красотой любви, которая была ему открыта, Толстой одухотворяет физическую сторону труда. Иначе, безусловной красотой любви он обосновал безусловную благую сущность труда. (Кстати, в шутку: нередко мужчины склонны «изменять» своим женщинам…. с любимой работой любой тяжести). Труд труден? Но и любовь – усилие!

Самая светлая сцена любви в романе не у дворян, а опять-таки на покосе – ив единении с трудом: «… Они недалеко от него навивали копну. Иван Парменов стоял на возу, принимая, разравнивая и отаптывая огромные навилины сена, которые сначала охапками, а потом вилами ловко подавала ему его молодая красавица хозяйка… Молодая баба работала легко, весело и ловко… Она сначала расправляла его, всовывала вилы, потом упругим и быстрым движением налегала на них всею тяжестью своего тела и тотчас же, перегибая перетянутую красным кушаком спину, выпрямлялась и, выставляя полные груди из-под белой занавески, с ловкою ухваткой перехватывала руками вилы и вскидывала навилину высоко на воз. Иван поспешно, видимо стараясь избавить ее от всякой минуты лишнего труда, подхватывал, широко раскрывая руки, подаваемую охапку… Иван учил ее, как цеплять за лисицу, и чему-то сказанному ею громко расхохотался. В выражениях обоих лиц была видна сильная, молодая, недавно проснувшаяся любовь».82

Простой вопрос: пошлость ли любовь «у станка»? Очевидный ответ: камертон – труд. Похоть невоздержанности будет проявлена халтурной пародией труда. Но действительно трудящийся человек находится на вершине своей моральной чистоты. И любовь его будет такова же. Толстому это очевидно.