Кощеева жена

Матрена ухаживала за детьми самозабвенно, с любовью и вниманием. Она откладывала всякую работу, если нужно было покормить или укачать плачущее дитя. Она искренне радовалась своим мальчикам. Ей не были в тягость все новые появившиеся обязанности. Мир Матрены сузился, ограничился пространством ветхой ведьминой избушки и двумя сыновьями, постоянно требующими ее внимания. Матрена стала правительницей этого маленького, обособленного мирка, она стала матерью и ощутила всю важность своего бытия.

Новорожденных сыновей Матрена назвала Иваном и Степаном. Иван был крупный, крепкий, крикливый, а Степан – маленький, спокойный, пугливый. Матрена старательно заботилась о каждом, но сердце ее все же сильнее билось и трепетало тогда, когда маленький Степушка тоненьким, визгливым плачем подзывал ее к себе. Он с рождения был слабее брата, его хотелось защищать и оберегать от всего.

Иван был силен и вынослив с самого раннего возраста, Матрена никогда не задумывалась, хорошо ли старшему сыну, тепло ли, сытно ли. Это казалось очевидным. Старший младенец сосал материнское молоко досыта, а потом крепко спал всю ночь. В то же время, она по несколько раз за ночь вставала, чтобы послушать дыхание младшего сына, чаще прикладывала его, худенького и болезненного, к своей теплой груди. Но если забота была разной, то любовь Матрены к обоим младенцам была одинаково сильной. К счастью, ни в одном из них Матрена не видела черт Якова Афанасьича. Это были ее дети. Ее и только ее. На проклятого Кощея они не были похожи – ни один, ни второй.

***

Незаметно миновал первый послеродовой месяц, Матрена окрепла, и Упыриха принялась обучать ее ведьмовству. Пока мальчики спали, Матрена изучала травы и их силу, запоминала рецепты зелий и снадобий, заучивала наизусть древние заклинания. Это ученье ей давалось легко, порой Матрене казалось, что она уже знала раньше все, о чем рассказывала ей ведьма. Но она также узнавала и много нового, училась пользоваться полученными знаниями: варила зелья, готовила мази и снадобья.

– Ты все схватываешь на лету. Ведьмовство у тебя в крови! – хвалила Матрену Упыриха.

Ведьма относилась к Матрене не хорошо и не плохо. Она давала ей кров, пищу, делилась знаниями, но при этом взгляд ее был вечно холоден. Несмотря на родственную связь, Упыриха не испытывала к Матрене нежных чувств, она была строга и совсем не ласкова и к правнукам, но проходя мимо кричащего младенца, все же могла небрежно покачать люльку. Лицо ее при этом едва заметно светлело. Матрена замечала это и не требовала от своенравной старухи большего. Ей не нужна была ее любовь, достаточно было того, что они с Упырихой смогли притереться и свыкнуться друг с другом в тесной избушке. Они притерпелись друг к другу и не испытывали неудобства.

Каждое утро Матрена ходила к лесному роднику умываться, она рассматривала в прозрачной воде свое отражение. День ото дня оно было разным. Матрена менялась, она превращалась в ведьму постепенно: становилась опытнее, терпеливее и сильнее. Вот только одно оставалось в ней неизменным – желание отомстить своему обидчику. Она не оставляла мысли о мести и знала, что когда-то придет день, когда она вновь встретится с проклятым Кощеем.

Очень часто Матрене казалось, что из-за густых кустов кто-то следит за ней, но, обернувшись, она понимала, что никого, кроме нее, в лесу нет и быть не может. Видимо, после пережитого, ей постоянно кругом мерещилась опасность. Или, возможно, она ждала ее?

– Руки уже болят, бабушка! Хочу задушить Якова Афанасьича, извести его со света! Скоро ли разрешишь? – как-то взмолилась Матрена, качая Степушку.

Старуха оторвалась от своих трав, строго взглянула на Матрену и недовольно проворчала:

– Подождешь еще немного, не переломишься! Не ведьма ты еще, Матрена!

Матрена вздохнула, но спорить с упрямой старухой не стала, ей лучше знать, когда провести обряд и отдать ей ведьмину силу.

***

Дни в избушке у Большой горы пролетали один за другим. Весну-красну незаметно сменило жаркое лето. Теперь почти каждый день Матрена с Упырихой ходили за травами. Матрена научилась кланяться и говорить с травами, научилась получать их согласие на сбор.

– Ежели трава не согласна, ее срывать нельзя, а если не послушаешься и сорвешь, то потом она навредит тебе же. Да так навредит, что с лавки встать не сможешь! Травы капризны, от того и сильны, – так учила Матрену Упыриха.

Детей Матрена всегда брала с собой – одного крепко приматывала отрезом ткани ко груди, а другого – к спине. Сыновья не капризничали, все больше спали, согреваемые теплом материнского тела. Однажды, когда Матрена с Упырихой уже возвращались домой с собранными травами, старуха сказала:

– Завтра с утра вымойся хорошенько в роднике, да натрись заговоренной солью. Ведьмин обряд буду с тобой проводить по вечеру, когда детей спать уложишь.

У Матрены загорелись глаза. Она обернулась к Упырихие и радостно кивнула. Но старуха лишь пуще нахмурила брови.

– Дело это мудреное и не скорое. Одним махом не делается. Буду неделю силушку свою из себя вытягивать, да в тебя ее, родимую, загонять.