Кощеево седло

– А то кто ж, – довольно усмехнулся Невзор, продолжая обнимать девушку. – Нечисть и есть. Мой предок оборотнем был. Правда это давно было… так давно, что я почти ничего об этом не знаю.

– А! – сказала вдруг Краса, вспомнив. – Я давно спросить тебя хотела. Когда мы сюда переселялись, с нами ехали двое гридней Всеслава Брячиславича…

Примерно с середины рассказа Невзор начал улыбаться, а когда Краса договорила, он рассмеялся и сказал:

– Ну да. Этот гридень, рыжий и как ты говоришь, долговязый – это мой отец. Несмеяном кличут, говорят, что сын Нечая.

– Вон оно как, – протянула Краса задумчиво.

Оба вдруг обнаружили, что уже какое-то время идут прочь от озера, обратно к вёске.

– А! – опомнился Невзор. – А ты чего не на игрищах-то?

– Да! – махнула рукой Краса. – Жертвы принесла, а веселиться что-то не хочется. С чего бы? – она лукаво покосилась на парня.

В беседу крались на цыпочках, пролезли внутрь, не скрипнув дверью. И почти тут же набросились друг на друга – губы искали губы, руки шарили по телу, срывая одежду, горячие тела прильнули друг к другу, заставляя забыть обо всём, что творится за пределами избы. И двое упали на медведину, переплетясь в неразрывном объятии. Только он, только она, только колышащаяся весенняя ночь, только прерывистое дыхание и стоны, только любовь. И одобрительно смотрели из красного кута резные лики Пятерых.

Ночью они лежали в обнимку под шкурами и тихо шептались, – даже если поблизости никого нет, любовь не располагает к громким разговорам. Невзор бессознательно гладил Красу по плечу, щекотал губами её ухо. Она досадливо морщилась.

– Сколько тебе говорить – не люблю щекотки.

Он только улыбался, но не унимался.

– Невзор, прекрати! Я не нежная, не нежничай со мной. Я грубая.

И тут же сама, опровергая его слова, принималась гладить его по лицу, перемежая шёпот поцелуями.

– Ты знаешь, Невзоре, у меня предчувствие дурное.

– Какое? – Невзор удивлённо приподнял брови, целуя Красу в висок.

– Ничего из нашей любви хорошего не выйдет. Всё кончится очень плохо.

Невзор через силу пренебрежительно усмехнулся, хотя в душе всё заледенело.

– Плюнь. Не верю я ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай.

– Ты уже говорил. А я вот верю.

Невзор рассмеялся, заглушая поднявшийся в душе страх перед будущим, и поцеловал Красу в уголок губ.

– Скоро всё закончится. Наши вытащат князя и княжичей из поруба, Всеслав воротится, и война закончится. И я тебя замуж возьму.

– Из поруба? – не поверила Краса, не обратив внимания на его обмолвку про «замуж». – В Киеве-то?

Однако в Киеве всё было далеко не так гладко.

Повесть 3. Ночь побеждённых (Зима - весна 1067 - 1068 годов). Глава 1. Единым рывком

1

На Подоле орали петухи.

Витко лежал с закрытыми глазами и слушал, как где-то на Боричевом взвозе петушиный запевала, пробуя горло, заливисто кричит с камышовой кровли (Витко не видел, но почему-то думалось, что именно с кровли и именно с камышовой, а петух обязательно – огненно-рыжий с редкими белыми перьями). Как ему отзывается второй у самого вымола, чёрный с зелёными и красными перьями в хвосте, с задорно торчащим на голове мясистым гребнем. И как потом катится волной через весь Подол разноголосая петушиная перекличка, а солнце зацветает алой полоской на востоке и бросает золото на днепровский подталый лёд.

Наконец, полочанин, вздохнув, сел и потянулся, чувствуя, как играют мышцы спины и плеч.

Летняя немочь, привязавшаяся было после того, как его били копьями и стрелами, а потом он едва не утонул в Днепре, по осени отступила, а с приходом зимы и вовсе забылась. Теперь отдохнувшее тело просило боя, дела – а дела и не было. Приходилось ждать.

Из-под неплотно притворённой двери в жило тянуло утренним морозцем, по плотно утоптанному земляному полу ходил холод. Витко спустил на пол ноги, поёжился от холода, поджав пальцы на ногах, встал и, как был, босиком, подошёл к двери, отворил её на всю ширину.

Турова божница лежала у самой северной оконечности Подола, там, где склон Щековицы переходит в низину, где за невысоким валом и тыном протекает ручей Юрковица, а за ним Подол плавно переходит в Оболонь – редко разбросанные в перелесках одинокие глинобитные дома и полуземлянки.

Снег лежал на дворе капища тонким слоем, из него ещё торчала пожухлая осенняя трава. Невдали от крыльца горел обложенный плоскими камнями костёр, а на нём висел медный котелок, от которого одуряюще пахло травами. Рядом с костром, опершись на длинную корявую палку, стоял хмурый старик в посконине, и то и дело поправлял без нужды в костре горящие поленья. На скрип двери он поднял голову и, увидев Витко, приветливо кивнул (приветливость эта совеем не вязалась с его сумрачным лицом):

– Встал уже? Иди взвар пить. Сейчас мясо доспеет.