Кощеево седло

Староста несколько мгновений обдумывал услышанное, потом медленно кивнул. Мальчишка был прав – подобный обычай и впрямь вёлся когда-то средь людей их языка, хотя сейчас всё больше уходил в прошлое.

– Прежние века возродить хочешь, щеня? – необидно спросил он, и Невзор не обиделся – возрастом для старосты он и впрямь был щеня.

– А чего бы и нет? – смело ответил он. – Чем плохо?

Староста молча покивал, разглядывая парня вприщур, словно узнал и понял о нём что-то новое, незнакомое для себя ранее.

– И когда ж ты думаешь жениться? – спросил он. По уму-то полагалось для начала сватов заслать, ну да в нынешнее бешеное время всё наперекосяк.

– Ну как когда, – шевельнул плечом Невзор, следя за тем, как льётся в чашу из сулеи пахучий цветочно-ягодный мёд. – Вот осень придёт, как водится… тогда и заберу Красу от вас. Глядишь, к тому времени и поспокойнее будет… может и князь воротится.

– Воротится? – тяжело повторил за ним староста. – Воротится ли? Вот ты скажи мне, вой, чем эта вся неразбериха с Ярославичами закончится? Мы сюда с плесковской стороны бежали, чтобы от них подальше быть, а теперь, глядишь, тут скоро их власть будет? Князь в полоне, княгиня невестимо где, власть в Полоцке невесть у кого. А боярин Ратибор Тужирич, сын которого нашу вёску сжёг, наместником будет в Полоцке? Так, нет? Так ради чего ж мы за Всеслава Брячиславича заложились?

– Не будет, – хмуро отверг Невзор, глотая мёд из каповой чаши. – Выгнали мы плесковичей. Княгиня в город воротилась, а Ратибор схвачен, в затворе у княгини сидит. А там, глядишь, и Всеслава Брячиславича на престол воротим. Не думай, что дружина княжья только ушами может хлопать, пока вражьи руки в Полоцке шарят…

– Ну дай то боги, – староста шевельнул густыми косматыми бровями, тоже припал к чаше и долго пил, шевеля бородой, под которой ходил вверх-вниз твёрдый острый кадык. Отставил чашу, переводя дух, облизал губы и вновь трезво глянул на Невзора. – И всё-таки понять не могу – чего вас, воев, на смерть гонит…

– Доля наша такова, – сказал Невзор сдержанно. – От богов нам так велено. Есть на свете места, где нас всегда не хватает… где нам богами суждено свою кровь пролить… слабого защитить… несправедливость искоренить…

– Это понятно, – сказал Славута. – Когда на твой дом напали… но ведь вы же в чужую землю ходите сражаться. Добровольно. Чуть ли не с детства… вот ты – с каких лет за меч взялся?

– С двенадцати.

– С двенадцати? – ахнула рядом Славутина жена – она убирала со стола грязную посуду, оставшуюся после пира. – Да как же… в двенадцать… а убьют этакого? И ни семени не брошено, и ни род не продолжен, и детей не понянчить…

– Помолчи, дура! – цыкнул староста. – Запричитала! Дай поговорить!

Жена нахмурилась, явно обидясь, но замолчала.

– Да и впрямь… а ну как погибнешь, не женившись, детей не народив? – подхватил староста мысль жены, им же и оборванную. – Обидно будет. И ради чего? Ради добычи? Чтобы разбогатеть?

– Не только, – сдержанно ответил Невзор. – Ради чести. Ради славы. Чтобы потомки помнили, что был вот такой вой… таких-то сильных ворогов победил… в таких-то землях побывал… ну и добычу вестимо, богатую раздобыл… да только это не главное же…

– А убьют? – перебил его Славута, и в его глазах отразился вековой страх весянина, страх пахаря, трудника перед беспощадной Жницей. – Ведь лучше быть живым, лучше дома… силой бы небось вас гнали, кабы не добыча…

– Для воя – честь погибнуть в бою, – мотнул головой Невзор, чувствуя, что начинает пьянеть и повторяться, не в силах найти нужных слов. – Главное – дело защитить… справедливое дело.

Он замолк, отчаявшись – по глазам Славуты видел, что староста не понимает.

И снова припал к чаше.

Пусть.

Пусть думает, что они сражаются ради добычи, полона и грабежей, ради торжества плоти.

Потом объясню. Позже.

Если нужда такая будет.

Невзора уложили спать в беседе, застелив широкую лавку медвежьими шкурами. Он и сам не рвался идти в тесное и дымное после зимы жило. Любо было спать в прохладной общинной избе, где по земляному полу тянет лёгкий сквозняк, а весенний ночной холодок цепко щиплет за кончик носа и за уши. А под тяжёлой меховой полостью – тепло, словно на полатях.

Была и ещё причина.

Поздно вечером, когда угомонились и улеглись спать старшие, Невзор вышел из беседы, не скрипнув дверью, мягко прикрыл её за собой. Молодёжь оглашала песнями и смехом высокий берег озера, и Невзор направился туда.

Он не опасался неприятностей, обычных для чужака, вздумавшего прийти на праздничные игрища в чужой вёске – он уже давно, с Перунова дня, не был здесь чужаком.

Но до крутояра, с которого слышался смех, он не дошёл – послышались быстрые и лёгкие шаги – кто-то спешил навстречь, и по шагам Невзор сразу узнал Красу. Остановился и дождался, пока она сама не влетит к нему в руки.

– Ай! – вскрикнула девушка от внезапности.

– Ой! – руки Невзор обхватили её за стан.

– Ах! – губы парня нашли губы Красы.

– Сумасшедший, – сказала она, отдышавшись. – Разве ж можно так пугать?! Я думала, нечисть какая.