Кощеево седло

Чувствуя, как вдоль хребта бежит тоненькая извилистая холодная струйка – несуществующая, но ощутимая, Вайва притворила дверь, боязливо подошла к лестнице и ступила на нижнюю ступеньку. Шагнула выше, выше…

Ничего.

Да что там пытаться? Только сегодня она не раз видела, как по лестнице вверх-вниз бегает дюжий дворовый холоп, чудин Тамм, ни одна ступенька не скрипнула под его ногой, хотя холоп этот весил не меньше семи-восьми пудов.

Кто?

Холодок вдоль хребта превратился в настоящий зимний мороз, продрал по всей спине.

Кутный бог, домовой хозяин?

Но он умеет ходить так, чтобы не скрипнула даже неустойчивая дощечка. И если сейчас ступеньки скрипели как живые, значит… значит, он хотел её о чём-то предупредить. Её, Вайву, которая не раз оставляла ему блюдце с молоком или горбушку хлеба на приметных местах.

О чём?

О том, что кто-то приближается и может её увидеть? Но рядом не было никого!

Или?

Вайва вздрогнула.

Или он хотел предупредить её, что она делает не то?! Она ходит под рукой врага своей госпожи?

Вайва села на ступеньку, прижав руки к груди, уткнулась лбом в подобранные колени, потёрлась лбом о подол юбки, словно стирая с головы какой-то морок.

Сидела так несколько мгновений, пока не отворилась дверь на крыльцо, и на пороге не возник Тамм. Здоровенный чудин повёл головой, щурясь и приноравливаясь к полутьме сеней, увидел сидящую на пороге ключницу, и вмиг оказался рядом с ней.

– Вайва!

Она нашла в себе силы улыбнуться сквозь слёзы. Этот увалень несколько раз уже пытался неуклюже заигрывать с ней, и даже когда она связалась с Кезгайлой (войская любовь поманила, как же ж!) по-прежнему остался её другом и помогал ей во всём.

– Что случилось?

Ключница утёрла слёзы, всхлипнула и помотала головой:

– Ничего. Всё хорошо, Тамм. Ты чего хотел?

– Я… к госпоже, – растерянно ответил холоп. – Баня доспела, сказать.

– Я сама скажу, – всё ещё шмыгая носом, сказала Вайва, вставая. – Ступай.

И уже твёрдо шагнула вниз со ступеньки.

4

Сапоги были высокими, и голенища плотно облегали икры. Краса нет-нет да и отставляла ногу, чтобы полюбоваться обновой – сапоги красной кожи ей справили недавно, после солнцеворота, и надевала она их только по праздникам. Вроде сегодняшнего, который для этих сапог был всего лишь третьим.

Великая река мирового времени течёт по кольцу. Течёт то ускоряясь, то замедляясь, то закручиваясь водоворотами. Человеку эти водовороты уловить сложно, только самые сильные из них. Иным дано видеть больше, иным меньше, но четыре водоворота чувствуют все.

Летний солнцеворот.

Осеннее равноденствие.

Зимний солнцеворот.

И весеннее равноденствие.

В день, когда солнце, победно идущее к лету, и отступающая зима встречаются, случается много разного.

Просыпаются в лесах медведи, разламывая над берлогами толстые подтаявшие слои снега, брезгливо нюхают лужи с талой водой, рыжей от прошлогодней хвои, отряхивают с шерсти влагу и нюхают весенний воздух.

На первых проталинах бродят долгоносые грачи, отыскивая первую весеннюю поживу, и настороженно слушают, как на ветках берёз около людского жилья заливаются, ещё ёжась от холода, первые скворцы.

Отощалые за зиму лоси сторожко бредут через подтаявшее болото к ближнему осиннику, и без того белеющему проплешинами выглоданной лосями и зайцами коры. А с пригорка из голого чапыжника на них смотрит пристальным взглядом сероглазый волчара, изредка чуть встряхивая настороженным мохнатым ухом, чтобы отогнать назойливую муху, слишком рано проснувшуюся в этом году. Муха, в конце концов, обижается и отлетает назад, вьётся над палевым боком волка, пока он, наконец, не прихлопывает её ударом серого срыжа хвоста.

На краю леса на корявом пне сидит только что проснувшийся леший, трёт корявыми пальцами узкие глаза, похожие на сучки в наплывах дерева, склонив и без того кривую голову набок, глядит на заплывшую грязью дорожку на крутояре над подталым синим льдом Нарочи, где в первых полыньях уже купаются утки.

Весна.

Краса перепрыгнула через лужу, остановилась на опушке над крутояром, поёжилась под плотной шерстяной свитой (с озера тянул холодный ветер), бросила искоса взгляд вдоль опушки, словно и впрямь собираясь увидеть там лешего на пеньке.

Надейся, как же!

Пенёк, непривычно высокий, и впрямь высился около густого куста черёмухи, но никакого лешего на том пеньке не было. Краса неспешно подошла, несколько мгновений колебалась, потом присела на пенёк сама. Пенёк был старый и сухой – берёзу сбеги срубили ещё в первое лето, как поселились на Нарочи.

Краюха ржаного хлеба с пластиной розоватого сала легли под куст, и к приносу на вкусный запах уже потянулись муравьи.

Краса чуть прикрыла глаза, греясь на весеннем солнце, закинула ногу на ногу.

Да, они живут здесь уже четвёртый год.

Вот там, на высоком берегу двое гридней Всеслава Брячиславича, которые сопровождали сбегов на новое место, смешали кровь и назвались братьями друг другу.