Кощеево седло

– Чего – ну? – медленно свирепея, переспросил Мстивой. – Тебе вопрос задали! Почему мир заключили, если князья в полоне остались? И в первую голову – наш Рогволод Всеславич?

– О том бы не у меня спросить, – хмуро ответил Рах. – Не я тот ряд заключал, не мне и ответ перед вами держать.

– А что ж ты думаешь, и спросим! – стукну кулаком по колену Сташко, ещё один варяг, а сидящий рядом с ним Богуш, названый брат Рогволожей княгини Боримиры-Сванхильд (его пустили на совет гридней как исключение, только за то, что княжий ближник, мало не родич), вздрогнул и сразу же согласно кивнул.

Спросим.

Несколько мгновений Рах раздумывал над тем, что услышал, а потом рывком поднялся на ноги.

– А пошли, спросим! Кто со мной?

Вои разом загалдели – пойти к княгине хотел мало не каждый. Но крики разом утихомирил зычный голос Мстивоя Серого:

– Ша!

Шум постепенно смолк.

– Ша, я сказал! – повторил Мстивой Людевитич. – К княгине с Рахом Стонежичем пойду я!

На том и порешила дружина.

– Значит, ответа с меня требовать пришли, – произнесла княгиня с расстановкой. В её голосе ясно было слышно недоверие. Воеводам бросились в глаза трепетно расширившиеся тонкие вырезные ноздри княгини. И уже только потом – суженные, горящие гневом, глаза. – С меня… с княгини…

А с княгинь ответа требовали, и с князей! – метнулось в голове заполошно. – Иным, бывало, и путь указывали, зря ты, княгиня, спесь свою тешишь.

– Нет, госпожа, – отверг Рах, и Мстивой покосился на него с лёгким удивлением. А Рах продолжал (видно было, что эта мысль пришла к нему только что). – Мы тебе сказать пришли, госпожа Бранемира Глебовна. Ты, вестимо, вольна в княжестве распоряжаться как хочешь, и мир заключать хоть с кем, и войну объявить хоть кому, а только вот нам, дружине сына твоего, ты указывать не вольна.

Бранемира несколько мгновений глядела на воевод, не в силах понять, о чём говорит Рах, а Мстивой, мгновенно всё поняв, только хлопнул его по плечу:

– Ха! Добре придумал, брат-воевода!

– Ты хочешь сказать… – начала Бранемира, смутно догадываясь.

– Да, госпожа! – воевода глядел исподлобья. – Если ты замирилась с Ярославичами и не спросила нас, дружину, оставила в полоне своего мужа и сыновей, то мы, дружина твоего сына Рогволода, вольны сами вызволить своего господина из полона.

Гнев в глазах княгини из огня стал пожаром.

– Ты забываешься, воевода! – грянуло в гриднице, и Вайва, вздрогнув, отскочила от двери. Не от страха – просто как бы воеводы не бросились от гнева госпожи наружу, да не поняли бы, что она подслушивает. Экая была бы досада – попасться в самом начале.

Кезгайло смотрел так, словно знал про неё всё.

– Как ты оказалась здесь?

Сначала, когда Кезгайло перехватил её около птичника, и, ухватив за руку, втащил в закуток между клетями, она думала, что вой из дружины новогородского посла просто хочет пощупать понравившуюся холопку великой княгини. Трава в закутке была вся вытоптана сапогами и поршнями миловавшихся здесь в разное время парочек, да и сама Вайва не раз и не два тут бывала. Но вой только приобнял её за спину, так, чтобы у увидевшего их снаружи, не было сомнений в том, что тут происходит, и не спешил развязывать поясок.

И в этот миг она вдруг поняла, что он говорит с родным ей литовским выговором. Так же, как говорит и она сама.