Кощеево седло

Тошно было на душе у Буса. Князь ему доверился – ему, подосланному. Поманил Судила холопа сладкой мечтой о воле, вольную посулил, коль поможет, к оборотню полоцкому в доверие войдёт. Ибо не верили ни Судила, ни старшой сторожи берестовской, Тука-гридень, ближник великокняжий, что смирился Всеслав, и что нет у него в Киеве своих людей.

Да только вот после того, ЧТО сказал ему Всеслав Брячиславич про родных, не мог Бус предать доверившегося ему полоцкого князя.

– Никаких поручений, – ответил Белоголовый, сам искренне веря в сказанное.

Тиун несколько мгновений глядел мальчишке-холопу в глаза, словно пытаясь понять, где и в чём обманывает его этот проныра, потом толчком отшвырнул его от себя. С глухим хлопком разлетелась на куски пустая сулея из-под греческого вина.

– Иди! – всё так же хрипло сказал Судила. – Завтра опять пойдёшь к оборотню. И смотри у меня – станет какие-нибудь поручения тебе Всеслав давать – не смей отказываться!

Бус собирал с пола обломки кувшина, низко наклонив голову – не увидел бы тиун его довольную улыбку.

2

В гриднице стоял полумрак – окна, забранные разноцветной слюдой и без того пропускали мало света, а застелившие небо хмурые тучи и густой снегопад и вовсе сотворили в терему сумерки.

Свечи не горели, но на стене тусклым тяжёлым светом зловеще светился длинный прямой клинок.

Древний меч хотел крови.

Святослав Ярославич вздрогнул от неожиданно пришедшей мысли, медленно подошел к стене.

Меч висел нагим, ножны полированной кожи, цветом схожие со старым деревом, простые без украшений, только с серебряной оковкой горловины, висели рядом.

Князь коснулся кончиками пальцев мечевого лёза, и тут же отдёрнул руку.

Словно вспышка молнии, словно зарница во тьме, Святослава озарило видение.

Жарко дышала ночь, горели огромные костры, звенела сталь, ржали кони. Влажно и могуче плескалось рядом море, волны рушились на песок и с шипением отползали назад.

В руке тускло светился меч.

С воплями погибал под жертвенными ножами полон. Кто-то расхристанный вырвался из рук волхвов, вцепился в окольчуженных воев в тщетной надежд то ль спасти свою никчёмную жизнь, то ль погибнуть войской смертью – от честного оцела, не от кремнёвого жертвенного ножа. Стремительно взметнулся синевато-серый оцел, свистнул клинок – рука ударила словно сама, меч сам метнулся навстречь гибкому телу.

– Зря, княже, – сказал кто-то рядом.

– Не зря, – возразил кто-то другой. – У него хватило храбрости… это уже само по себе заслуга. А Рарог ныне доволен…

Душно пахло горелым мясом.

А в небе глухо рокотали громовые раскаты.

Святослав отступил на шаг, покрутил головой, оттягивая тесный ворот рубахи, словно тот его душил.

Что это было?

Что он видел?

Что это за меч?

Ни на один из вопросов у князя ответа не было.

Были только догадки.

Но и над ними задумываться не хотелось.

Рука словно сама поневоле тянулась к лёзу отнятого у Всеслава меча. Но на этот раз Святослав Ярославич не решился коснуться древнего уклада. Что-то помешало, словно чья-то могучая воля была против его касания.

Чья воля?

Неужели – его? Меча?

Святослав снова отошёл от меча, но глядел на него неотрывно.

Всё это повторялось изо дня в день уже четыре месяца.

Почти каждый день черниговский князь приходил в гридницу и разглядывал меч. В руки пока взять не решался. Сразу было видно, что меч необычный, а про такое оружие черниговский князь, сам воин до мозга костей (не зря названный в честь великого предка!) отлично знал – должна быть его воля для того, чтобы кто-то мог взять его в руки. Не хранить, нет – хранителем может быть любой (ан нет, тоже не любой!)… а именно владеть!

И черниговскому князю очень хотелось заслужить эту честь!

И не зря отец назвал его этим великим именем – всю жизнь черниговский князь старался быть достойным великого прадеда. Доселе пока получалось.

До тех пор, пока братья не порушили клятву, данную Всеславу!

Святослав сжал кулаки.

Нет!

Он – он, Святослав! – не виноват в нарушении клятвы! Он тоже давал слово Всеславу, но он, Святослав, не нарушал своего слова. Его черниговцы не рубили Всеславлю невеликую дружину, не выкручивали рук полоцкому князю, не приставляли ножей к горлу полоцких княжичей, как переяславцы, не били конские ноги в обходных бросках, окружая Всеславль стан за Днепром, как кияне.