Кощеево седло

Дружина остановилась у ворот, морозно дыша клубами пара. Гридень искоса глянул на своих и чуть поёжился – на месте весян он бы ещё пару раз подумал, отворять ли ворота таким пришедшим из лесу, заиндевевшим до такой степени, что иней на одежде казался косматой белой шкурой. Серомаха, повинуясь кивку господина, подъехал к воротам вплоть и несколько раз сильно стукнул в них подтоком копья.

– Эй, хозяева, открывай!

Ждать пришлось несколько минут – видно, не вдруг услышали хозяева. Хотя псы в ближнем дворе отозвались на стук сразу же. И вслед за ними тут же залаяли псы, взятые буяничами из Полоцка. И только потом послышался скрип ближней к воротам калитки, хруст снега под ногами и недовольный голос спросил:

– Кого там леший принёс?

– Спит твой леший уже давно, до весны самой, – холодно ответил Буян Ядрейкович. – Отворяй-ка, да впусти людей – в такую пору в лесу и делать-то вовсе нечего.

Над тыном возникла голова в сбитой набок (видно от спешки) серой суконной шапке с опушкой из волчьего меха. Молодой парень несколько мгновений разглядывал сгрудившихся за воротами заснеженных и заиндевелых всадников и скалящихся с дороги псов, укрытый в ножнах и чехлах оцел. Потом лицо парня вытянулось от удивления, и он скрылся за тыном так же стремительно, как и появился. Потом из-за ворот послышался топот удаляющихся ног – парень удирал. Буян, сам того не желая, угадал – парень испугался, а то сказать, не решился своей волей отворить ворота вёски оружному отряду незнакомцев, что вернее. Хотя вот знамено Мстислава Изяславича на щитах мог бы разглядеть и понять, что это люди новогородского господина явились.

Впрочем, надо было всё же как-то попасть за ворота, внутрь вёски.

Буян не сказал ни слова, только шевельнул головой – достало и того воям, навыкшим понимать друг друга не то что с полуслова – с одного жеста. Серомаха влез на седло ногами, уцепился руками за верхушки палей, рывком поднялся наверх и оседлал тын под дружный хохот воев. Посыпались советы:

– Эва, оседлал! Погоняй!

– Смотри на остриё задом не сядь!

– Узду подбери!

Серомаха, меж тем, перекинул через тын вторую ногу и соскользнул внутрь вёски – только плащ взвился. И почти сразу же изнутри послышались угрожающие вопли.

Буян мотнул головой, указывая воям, и тут же ещё двое подскакали к воротам, приподымаясь в сёдлах. Прыгнули на тын, взбираясь верхом, так же, как и Серомаха. Один пронзительно засвистел, крики изнутри стихли, вои один за другим соскользнули внутрь. Стукнул засов, отворилась створка ворот, вторая.

Серомаха стоял посреди улицы, уперев руки в бока, спиной к воротам и лицом к улице, на которой стопились весяне с вилами, топорами и дубиньём. Он даже не подумал не то чтобы обнажить меч, но даже и взяться за него – против дреколья-то да черни? Буян не видел лица своего старшого, но готов был поклясться – глядит Серомаха на толпу вприщур, сцепив руки на тяжёлом кожаном поясе и поигрывая серебряными подвесками, шевелит длинным усом и цыкая зубом, и от взгляда того у весян мороз по коже и холодный пот, невзирая на то, что он один, а их почти три десятка.

Буян Ядрейкович понукнул коня, и тот ступил в ворота. Длинная от заходящего солнца тень укреплённого на браме медвежьего черепа пала коню на морду, конь всхрапнул и попятился. Гридень подобрал поводья, жеребец вспятил, храпя и мотая головой – удила рвали рот. Наконец, усмирённый уздой и коленями, он успокоился и вновь переступил межу, отделяющую вёску от леса.

Дурная примета, – подумалось кому-то из воев, да и весянам тоже. Но все молчали – тем паче, что про ту примету и сам Буян знал не хуже остальных.

Домочадцы старосты сбились с ног, таская на стол яства – велика честь, сам княжий гридень в гости пожаловал. Пусть и проездом, пусть и мимоходом. Пусть и чужого князя гридень и вои. Всё равно. Ещё один повод будет старосте Оке перед соседями возгордиться, – подумал Серомаха с невесть откуда взявшимся ядом. То, что Ока перед сябрами чваниться любит, старшому стало ясно сразу же, едва увидел, как староста пыжится, встречая их в воротах, и довольно поглядывает на домашних. Да и вину свою над загладить – ишь, полохнулись, словно дивьи люди, на княжьего гридня с дрекольем выскочили, за невестимо какую нечисть приняли княжьих воев.

Приняли Буяна с дружиной в беседе, где тут же развели огонь в очаге – разымчивое тепло потекло по избе, серый дым клубами ходил над головами, стекаясь к дымотоку.

Вои ели, стуча ножами и ложками, пили квас и выставленное после недолгого раздумья хозяином пиво. Изредка перебрасывались словами, кое-кто уже и распустил пояс, и к стене откинулся, прикрывая глаза – разморило в тепле, которого они с самого Плескова не видели, так побыстрее подремать, пока господин с места не сдёрнул в сторожу ночную (ибо снаружи уже и смеркалось!).

Хорошо бы и вздумалось – поспать в тепле невредно при кочевой войской жизни.