Кощеево седло

Вайва отошла от двери в княгинины покои, осторожно, на цыпочках ступая, чтобы ненароком не стукнуть чем или ещё каким иным способом не нашуметь. И только оказавшись на лестнице, облегчённо вздохнула – теперь можно было не опасаться, что кто-то застанет её около княгининой двери, прижавшейся ухом к дверному полотну, как в прошлый раз. Добро хоть смекалки хватило выкрутиться, отвести внимание младшей княгини на иное. А тут, на самом всходе, почти в сенях, её никто не зазрит. Тут ей самое место, тут она и должна находиться – вдруг матушке-княгине занадобится что.

Дверь распахнулась, мимо Вайвы прошёл воевода, что-то бормоча себе под нос и покачивая головой. На Вайву он даже не взглянул, так – ожёг взглядом, походя, мельком. А чего ему на неё глядеть, холопка и холопка.

– Вот и хорошо, – прошептала неслышно холопка, глядя ему вслед. – Вот и хорошо.

И почти тут же вздрогнула от окрика княгини:

– Вайва!

Надо было идти. Выполнить волю княгини. А потом – найти Кезгайло и рассказать ему всё.

К вечеру детинец стал похож на взбудораженный муравейник.

Снарядить в поход сотню воев не так просто. Проверить сряду и снаряжение, перековать коней, снарядить возы. Назначить старших над дружиной и над обозом, разобраться, кто идёт с дружиной в полюдье, а кто остаётся в Полоцке. Вот и кишели в сумерках на княжьем дворе люди, метались туда-сюда по делу и без дела.

Вайва шла сквозь всю эту суету, то и дело уворачиваясь от рук челяди и воев, – мало ли кто пожелает обнять мимоходом пригожую холопку. А то и не только обнять.

Всякое бывало ранее, – подумала про себя Вайва, проходя через двор. – Для холопки объятия свободного – честь, а не оскорбление.

У отворённых ворот конюшни она оборотилась, бросила по двору стремительный взгляд, словно пытаясь кого-то найти – на самом деле она смотрела, не следит ли кто за ней. Несколько мгновений она стояла, разглядывая двор, муравьино кипящий людьми, потом нырнула в ворота. Дружинные кони встретили её дружелюбным похрапыванием – литвинка и раньше не раз бывала здесь, относя на конюшню отходы с поварни.

Внутри было пусто и почти темно – снаружи уже настали сумерки и только невеликий вечерний свет сочился в волоковые окна конюшни. Вайва выждала несколько мгновений, пытаясь понять, есть ли кто внутри, но, похоже, кроме коней не было никого.

– Кезгайло! – позвала она шёпотом. Шёпот внезапно показался ей громким, словно удар грома. Сердце вдруг застучало, словно при первом свидании, во рту пересохло. – Кезгайло!

– Я здесь! – отозвался он откуда-то сверху. – Полезай наверх!

Шаткая лестница ходила ходуном под руками и ногами холопки. Кезгайло схватил её за руку и рывком вытянул наверх, под самый князёк, где сходились толстые камышовые настилы кровли, связанные лыком. Они повалились в сено, Вайва на мгновение задохнулась – от нахлынувшего желания, от терпкой сухой сенной пыли в воздухе, от лёгкого мороза, от жадных губ воя. Руки Кезгайла стремительно развязали поясок и взялись за пуговицы на её свите, холопка, жарко дыша, прильнула к вою вплоть, одежда словно сама по себе ползла с разгорячённых тел, и какой дело им до того, что снаружи зима, что сено – колется? В конюшне было тепло, а на сене мягко, и два тела в клубке сброшенной и наполовину сброшенной одежды сплелись так, что никакая сила не смогла бы их оторвать друг от друга и расплести. Нежная кожа Вайвы загоралась огнём под огрубелыми от весла, сбруи и меча ладонями воя, и холопка сама не заметила, как её стоны становятся всё громче и завершились, наконец, вскриком.

Потом они лежали рядом, часто дыша и успокаиваясь, укрывшись толстыми суконными свитами, и мягко ласкали друг друга.

– Что ж ты так долго не приходил? – с упрёком шептала Вайва, забыв о том, что она холопка, а холопы не задают вопросов свободным, даже если эти свободные им не хозяева. – Я ждала тебя… каждый день приходила… то есть, каждый вечер.

– Находилось, небось, кому обнять и без меня, – грубовато заметил Кезгайло¸ словно невзначай поглаживая девушку по плечу, от чего в её груди вновь шевельнулось что-то дикое, то, что только что заставляло её прижиматься к мужскому телу, искать и ласкать, стонать и извиваться в объятьях.

– Нет никого тебя лучше, – шёпот девушки обжигал ухо.

Снизу вдруг раздались голоса, заскрипели ворота, всхрапнули кони. Вайва полохнулась было, но Кезгайло ухватил её за распущенные волосы, повалил в сено и зажал ей рот поцелуем. Девушка притихла, а внизу двое поговорили и вышли – должно быть, вои альбо холопы приходили проведать коней.

Скрипнули, затворяясь, ворота, и вой с холопкой снова остались вдвоём.

– А что за суматоха у вас на дворе? – спросил он через несколько мгновений, когда смог свободно вздохнуть после поцелуя и чувствуя, как у него самого внутри тоже разгорается огонь. Надо было выспросить главное, пока на них обоих вновь не накатило.

– Суматоха? – удивилась девушка, прерывисто дыша после поцелуя, и тут же вспомнила. – А! Так госпожа наша, Бранемира Глебовна, в полюдье собралась ехать, вот и суетятся все, собираются.