Кощеево седло

Он помолчал, глядя на обрадованных княжичей и довольного Несмеяна, потом, словно что-то припоминая, задумчиво сказал:

– Несмеян… Несмеян Нечаевич… а ведь я тебя помню. Ты на Немиге побил на поединке новогородского витязя Яруна, верно?

– Было дело, – повёл плечом Несмеян – внешне невозмутимо, но внутри донельзя довольный – чужой князь и то вспомнил о его подвиге. Не очень-то легко далась ему та победа на новогородцем, который только перед этим побил сын тысяцкого Бронибора.

Гридень понял, что ему пора. Поднялся на ноги, поклонился князьям:

– Дозвольте уйти, господа? Если желаете письмо домой написать, да если хозяин ласковый дозволит… – он на мгновение замолк, глянул на Святослава Ярославича. Князь, чуть подумав, согласно склонил голову. – Так я завтра за ними зайду, отправим лодьей в Полоцк. А сам, раз хозяин дозволяет, здесь задержусь.

– Хозяин дозволяет, – усмешка на губах Святослава стала ещё яснее, и у Несмеяна опять возникло ощущение, что он стоит перед князем голышом, а Святослав видит все его мысли.

[1] Глеб Всеславич через пятьдесят лет попал в плен к Владимиру Мономаху, был заключён в Киеве в темницу, где и умер.

Повесть 2. Похмельные головы (Зима - весна 1067 - 1068 годов). Глава 1. Охота на княгиню

1

Двину сковал лёд, и над полоцким детинцем в небо упёрлись густые полупрозрачные столбы дыма. По ночам от морозов скрипел снег, и звенели льдинки. Ребятня каталась на салазках с засыпанного снегом откоса детинцевой горы на двинский лёд, и от детского смеха воздух звенел не хуже, чем от мороза.

Под копытами скрипел снег. Конь тянулся мордой к снеговым шапкам на столбах, нюхал их и то и дело звучно фыркал, сдувая снег со столбов. По конской коже порой пробегала крупная дрожь, словно Соловко отгонял мошку или овода. Воевода Брень провёл ладонью по конской коже, стирая с шерсти чуть подтаявшие снежинки, и выпрямился в седле.

С северо-запада, со стороны моря, медленно наползала снеговая туча, тянуло сыростью. Туча грозилась густым снегопадом, а то и снежной бурей.

Ворота княжьего двора были распахнуты настежь, и около верей, опершись на копья, скучали двое отроков в длинных серых стегачах и клёпаных шеломах. При виде воеводы их лица вытянулись, и они вытянулись сами, выпрямляясь – не хватало ещё, чтобы Брень Военежич остался чем-то недоволен из их снаряжения или выправки. Не миновать тогда чистки дружинных конюшен, а то ещё хуже – отхожего места возле молодечной.

Проезжая мимо, Брень вскользь мазнул по ним взглядом, но мальчишки сделали каменные лица, и воевода даже не шевельнул рукой, чтобы натянуть повод жёлтой кожи, пробитый медными узорными заклёпками, и остановить коня. Проехал мимо и словно бы спиной услышал двойной облегчённый вздох. И только тогда позволил тронуть свои губы мимолётной усмешке, почти не видной под густыми седыми усами.

Мальчишки…

Да. Когда-то и его Витко, и князь Всеслав, Бренев воспитанник, были такими. Много воды утекло. И Всеслав теперь в полоне у киян, а Витко и вовсе погиб. И к чему теперь живёшь ты, воевода, старый тьмутороканский волк?

«А вот к чему! – мысленно возразил сам себе Брень Военежич, отгоняя унылый мысли, которым, известно, только поддайся раз – и вовсе прокиснешь заживо. – Князю своему помочь! Семье его послужить! За сына помстить!».

Соловко сам остановился у княжьего крыльца, не дожидаясь знака от хозяина – навык коняка за столько-то лет. От конюшни уже бежал дворовый холоп, белобрысый ятвяг. Он ловко подхватил на лету брошенные воеводой поводья, и Брень ловко сполз с седла, поправил сбившийся тёплый мятель тёмно-зелёного сукна, повёл плечами под просторной свитой того же цвета, коротким движением чуть сбил к затылку бобровую шапку с красным верхом, отряхнул с рукавиц снежинки.

Два воя позади Бреня тоже спешились, но повели своих коней к коновязи сами, без холопьей помощи.

Сапоги Бреня утонули в снегу выше щиколотки, и воевода слегка нахмурился – разленились холопы на княжьем дворе, пока хозяина на месте нет. То ли не успевает княгиня всё увидеть, то ли просто обнаглели. Воевода ступил на первую ступеньку, стряхнул снег с зелёного сафьяна сапог и поднялся на высокое крыльцо. Там у дверей тоже стояли двое отроков, только без копий, с топориками. Те же стёганые брони, те же кожаные шеломы, укреплённые железной чешуёй. Эти тоже вмиг замерли при виде воеводы, вытянулись в струнку. Должно быть, и дышать боялись, не то, что моргнуть.

В сенях воевода на мгновение приостановился, но почти тут же по широкому всходу с резными перилами сбежала вниз, стуча мягкими сапожками по ступеням, молоденькая чернавка, поклонилась (только светлая коса взвилась, выбившись из-под суконной видлоги, пришитой к свите):

– Пожалуй за мной, воевода Брене Военежич. Матушка-княгиня ждёт.