Кошка Белого Графа

К утру легкость ушла, мороз пробрался под толстую шубу и кусал все злее. Погода опять испортилась. По небосводу полетели тучи, из них повалило сплошным валом. Ветер засвистал разбойником, подхватывая белую крупу и крутя, вертя ее с молодецкой удалью.

Я не видела, куда иду, да и какое иду! Резким порывом меня сбило с лап, протащило, бросило в снег. Перед носом вмиг намелся торос, и ничего не осталось на свете, ни неба, ни деревьев — везде сплошная муть и круговерть.

Я закрылась лапами и легла, чуя, как растет надо мной снежный холм.

Вдруг грянул топот, конское ржание, верхушку моей норы снесло, будто топором! И я увидела: скачут…

Снежные витязи. Как в сказке.

"В злую метель воины, замерзшие в снегах, восстают, готовые к битве. Горе тому, кто очутится на их пути…"

Витязи мчались сквозь пургу, и я не могла отвести глаз. Гривы их коней размазывались по ветру, вплетаясь в снежный буран, их смех вымораживал душу, а пики в руках отливали мертвенной синевой.

Я кинулась бежать. Но разве от них убежишь? Налетели, взяли в кольцо и понеслись кругом так быстро, что вой ветра перерос в свист.

В этом свисте чудился голос, нежный, как музыка: "Не пугайся, дитя, здесь тебя не обидят. Постой, не спеши…"

— Снежа, это ты?! — буря проглотила мой крик, как щука глотает пескарей.

А голос стал ближе, отчетливей:

"Слушай меня, дитя! Ты устала. Ляг, закрой глаза, согрейся под моими снежными перинами. Отдохни сегодня… А завтра встанешь и побежишь с моими детьми в мире и радости".

Их было множество — снежного зверья, лис, оленей, белок, мышей, даже кошек, и неведомых тварей, невесть откуда пришедших. Они играли, веселились — там, за снежной завесой, радуясь стуже, как живые радуются весеннему солнышку.

"Они и есть живые. Я забрала их к себе, и они будут оживать каждую зиму. И ты будешь. Только не противься".

Песня вьюги вымывала из тела остатки тепла, отнимала последние силы.

"Снежа! — позвать богиню вслух не хватило мочи. — Как же наш уговор? Снежа, ответь! С… — снег под лапами просел, и я уткнулась носом в плотный нанос, — …нежа!"

"Наконец-то! — отозвался холодный голос. Тот, что пел мне колыбельную смерти, или другой? — Сколько можно коверкать мое имя?"

"Снежа, прошу! Ты обещала…"

"Опять! Что за бестолочь? Но так и быть, помогу тебе. Вставай! Ты почти дошла. Видишь огонек?"

В белой вихрящейся мгле мигнула синяя искра. Близко ли, далеко?

"Это твой проводник. Выведет к месту. И вот что, — богиня задумалась. — Можешь позвать меня еще раз. Но только один! И не сегодня. Да учти, зови правильно. А то не услышу…"

Огонек был едва различим, маячил впереди, но ближе не делался. Снег летел в лицо. Я зажмурилась, а когда открыла глаза — синей искры уже не было…

Чувства разом притупились. Мороз больше не жалил, а баюкал, клоня к земле. Дети зимы бежали следом, и мне все сильнее хотелось последовать их зову.

Вот и конец моей книге. Короткая вышла сказка.

Лапы подломились, снег расстелился постелью, и стужа сомкнулась надо мной, как волны океана над тонущим.

"Снежа!.."

Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко — ни кочек, ни ухабов. Внутри еще гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно теплой. Правда, тесноватой…

— Тише, киса, тише, — сказала норка. — Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я еще могу, — голос тоже был теплым, как солнечный свет.

Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине — от головы до основания хвоста. И еще раз. И снова…

Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас было хорошо, уютно — и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятьях, как в колыбели, прижимая к теплой груди.

Теплой голой мужской груди…

— Э, подруга! Давай без когтей! Я понял, что ты пришла в себя и хочешь на волю. Все, отпускаю, — меня подхватили, высвобождая из слоев ткани, в которых я запуталась. — Смотри, какая шуба. Устраивайся.

Мех! Серебристый, густой. Шуба пахла не только зверем, но и мужчиной, который только что держал меня на руках. И чего ради я вырвалась? Он же не знает, что я не настоящая кошка. Пусть бы гладил. Он живой и теплый. Живое тепло приятнее неживого и согревает лучше.

— Под шубой телогрей, не замерзнешь.

Мех и правда был, как печь — только мягкая. Незнакомец уложил его круговыми складками, заключив меня в пушистое гнездо, а сам сел напротив и стал неторопливо застегиваться. Движения пальцев, перебирающих пуговицы, одну за другой, действовали усыпляюще. От слабости мутилось в глазах, разум уплывал в манящую тьму, и я позволила себе поддаться, услышав напоследок:

— Спи, кошка. Не бойся. Теперь все будет хорошо.

* * *

Гудрун казалось, что она пробирается по белому болоту. Снег засасывал, как трясина, ноги проваливались по самые края высоченных валяных сапожищ, путались в юбках и полах тяжелого тулупа. Лицо горело от мороза, по спине струился пот.

Она была в Верове всего однажды — ребенком. Котенком… Обследовала все кусты, все коряги, сунула нос в каждое дупло, и не сомневалась, что отыщет дорогу, сколько бы ни прошло лет.