Кошка Белого Графа

Случалось, Болли не видели в Ригонии по несколько лет. Из одной такой длительной отлучки он привез красавицу-жену и новорожденную дочь. Члены команды, которых удалось разыскать автору записки, уверяли, что капитан выкупил танцовщицу из портового кабака в одном из южных княжеств и женился на нее — уж очень была хороша. Какого она роду-племени, никто сказать не мог. Болли звал жену Чи, а дочери дали эйланское имя Эмелона.

Вскоре Чи умерла. Дочь была очень на нее похожа, и Болли в малышке души не чаял. Из каждого плавания привозил ей разные диковины, но когда ему советовали осесть на суше, чтобы быть рядом с девочкой, отмахивался, говоря: я родился на море и умру на море. Однако семь лет назад ни с того ни с сего продал оба свои судна, купил виноградники, занялся винной торговлей и разного рода спекуляциями.

Агент Соллена не поленился выяснить обстоятельства и узнал, что за полгода до того на барк Болли пришел новый карго-мастер — помощник, ведающий учетом грузов. Некий Агмунд Хьяри, ушлый малый с мутным прошлым. Этот Хьяри был наполовину даз — как нетрудно догадаться по его фамилии. Со своими не знался. Но как у дазской братии водится, приворовывал у хозяина и жульничал с товаром.

Открылось это случайно, где-то на полпути от Закатных островов к Ригонии. Вышел скандал с поножовщиной. Хьяри чуть не зарезал хозяина, за что был высажен на необитаемом острове посреди океана. Ему оставили все, что положено в таких случаях, а сами благополучно вернулись домой. Члены команды в один голос клялись, что хозяин был доволен и полон планов. А буквально через месяц или два заявил, что с морем покончено.

"И вот что любопытно, — писал агент. — В Кайлане, на родине господина Болли, все уверены, что Агмунд Хьяри был его лучшим другом, чуть ли не побратимом, который погиб по его вине, о чем господин Болли глубоко сожалел. Движимый раскаянием, он поставил над могилой Хьяри, похороненного там же, в Кайлане, роскошный мраморный памятник. Хотя моряки, ходившие с господином Болли к Закатным островам, клянутся, что за Хьяри не возвращались и никаких сведений о его судьбе не имеют. У Хьяри осталась старуха-мать, и господин Болли пристроил ее кем-то вроде дуэньи к своей дочери".

Агент намеревался собрать все возможные сведения об Агмунде Хьяри и подумывал о вскрытии могилы…

Дочитывая последние строки, Рауд вдруг понял, что не один. Скомкал листок в ладони, ощутив, как тот рассыпается в труху, и быстро обернулся.

— Кошка! Что ты тут делаешь?

Ее мех был облаком лебяжьего пуха в снежных искрах, бирюзовые глаза горели негодованием.

— Давно ты здесь? — спросил Рауд.

Она недовольно мявкнула. Потом приподнялась на задних лапах и повернула голову к узкому кривому оконцу. Рауд вздохнул.

— Нет, Кошка, разговаривать мы сейчас не пойдем, прости. Я слишком устал.

Видела ли она госпожу Ламперк? Едва ли. А вот как он читал, наверняка видела. Но сердилась не из-за этого.

— Если тебя беспокоит видение… Что бы там ни было, не принимай его близко к сердцу. Это не пророчество, всего лишь придворная игра на Ночь Всех Богов.

Было забавно видеть кошку, сидящую на задних лапах, и Рауд против воли улыбнулся.

Пушистая красавица издала возмущенное "фррхх".

Она отлично поняла, что он пытается уклониться от ответа.

Рауд присел на корточки и взял ее за передние лапы, будто за руки, погладил шелковистую шерсть и горячие шершавые подушечки. Ее зрачки расширились, вспыхнув тысячью вопросов.

Рауд покачал головой.

— Я предупреждал, Кошка. Мне еще придется делать вещи, которые тебе не понравятся. Так надо. Не спрашивай ни о чем.

В кожу сейчас же впились острые коготки — и замерли. Глаза, яркие, как лучезары, смотрели требовательно и непримиримо. Рауд увидел в них отражение других глаз — синих, опушенных ресницами цвета темного меда, и ему вдруг захотелось рассказать то, о чем, кроме Альрика и членов семьи, знал только Варди Соллен.

— Когда я в который раз пришел просить за брата, Альрик сказал, что позволит ему уехать из страны, если я отдам свой дар. Я отказался. Меня учили, что сила, врученная нашему роду, дороже кровных уз и семейного долга. Нас всех этому учат. Мой отец, будучи в расцвете сил, уступил свое место мне, желторотому мальчишке, потому что в противном случае дар был бы утрачен. Так сказала ему богиня. Еще она сказала, что если он не уйдет, то потеряет сына… Я надеялся, что Альрик не посмеет изувечить Карстена. Но он запер семнадцатилетнего мальчишку в подземелье с висельниками. Наша мать…

Рауд замолчал, вспомнив, как графиня Даниш-Фрост швыряла ему в лицо яростные слова, как хлестала по щекам — и от этих пощечин осыпаться лед, сковывавший его изнутри.

— Словом, я понял, что едва не совершил самую страшную ошибку в жизни. Я вернулся в столицу, пришел к Альрику и сказал, что согласен. Но в наказание за строптивость он взял с меня слово однажды исполнить его просьбу. Помнишь — сослужи службу, потом скажу какую?

В тот момент Рауд думал, что король сошел с ума. О таком просят только боги, да и то в сказках.

Он тихо усмехнулся и провел большими пальцами по меху на кошачьих лапах.