Кошка Белого Графа

— Когда был заключен брачный договор с Вайнором, Альрик вызвал меня и напомнил о нашем уговоре. Он потребовал, чтобы я женился на Эмелоне Болли. Не смотри на меня так, Кошка. Это все неважно. Мошенник Болли и все его хитрые комбинации мелочь по сравнению с тем, что…

Мелочь. Но агент, который сунул нос в его прошлое, сейчас лежит в мертвецкой.

Так и не закончив, Рауд сказал:

— Не думай, будто я несерьезно отношусь к твоему предупреждению. Я помню все, что ты мне рассказывала и буду настороже, обещаю. Не подсматривай за ним больше, это опасно. — А потом зачем-то добавил: — Если мне в самом деле придется жениться на Эмелоне Болли, этот брак будет лишь формальностью. Я не намерен подпускать к себе ни ее, ни ее отца, ни ее няньку. Ноги их не будет в Белом замке, а в Даниш-хузе тем более.

Кошка аккуратно подобрала коготки, не поцарапав ему рук, потом высвободила лапы, оскорбленно фыркнула и направилась прочь, задрав хвост, будто флаг.

— Подожди, — сказал Рауд. — Я провожу тебя в вайнорское крыло.

Когда он обменял дар на свободу Карстена, отец был вне себя. Но остыв, пришел к выводу, что должен доверять решениям сына — решениям, которые он никогда не принял бы сам. Дагрун Даниш скорее поднял бы открытый бунт и пошел под пули расстрельной команды, чем отдал дар кому-то, кроме родной крови. А Рауд сделал это.

Так может, таков и был замысел богини?

Именно поэтому, сидя на острове Сновидцев, который он никогда больше не сможет покинуть, отец не переставал верить, что род Данишей сохранит вторую половину своего имени — Фрост. Именно поэтому Рауд надеялся, что у него получится. На кону стояло куда больше, чем фамильная гордость.

Правда, сама Нежа не спешила обнадежить своего избранника. Всю первую половину зимы она выказывала ему полное презрение.

А потом — послала Карин…

Зачем? Может, для того, чтобы в решающий момент дать опору?

* * *

На следующее утро Рауд снова повез меня в город. Должно быть, остаток ночи после бала он не спал — лицо было бледным, под глазами лежали тени.

На этот раз нашей целью стал угрюмый чумазый трактир, больше похожий на воровской притон, какими их описывают в книгах. Тут тоже было почищено. Не так хорошо, как у приюта Хальфорда, но на обветшалую тесовую крышу не давила снежная толща, к крыльцу и дворовым постройкам вели ровные дорожки.

Дверь черного хода открыл щуплый мальчишка в мятой курточке, буркнул басом: "Наверх", — и удалился вразвалку. Рауд сразу предупредил, что возьмет меня на руки, чтобы не пришлось идти голыми лапами по грязным вонючим ступеням. В недрах трактира, несмотря на ранний час, слышались пьяные голоса и стучали кружки, но на лестнице нам никто не встретился.

На втором этаже в просторной, неожиданно чистой комнате обитала настоящая дазская шаманка. Не такая старая, как матушка Гинаш, но пожившая — с лицом цвета ореховой шкурки, глазами, как воды северных морей, и сединой в неопределенно-темных, аккуратно подобранных волосах с вплетенными в них бусинами и перышками, такими мелкими, что сразу и не заметишь.

Колпака с монетами она не носила. Одета была в зеленое шерстяное платье с кокеткой, обшитой черно-красной тесьмой. На груди тонкие костяные бусы со священными символами, на руках по браслету. Когда она двигалась, из-под ворота и рукавов выглядывали тусклые темные узоры, какие рисуют на коже иглами и краской. Но это если приглядеться. А так — обычная женщина. Встреть я такую на улице, не нашла бы в ней ничего особенного. Только пахла дазка незнакомыми горькими травами, и запах этот навевал мысли о луговых просторах и диких стадах.

Она без спросу запустила грубые пальцы мне в опушку шеи и выдернула клочок шерсти. Послюнявила его, раскатала в пальцах, потом закрыла глаза и долго раскачивалась, что-то мыча себе под нос.

Рауда это нисколько не удивило. Он положил руку мне на плечи, предлагая ждать.

— Вижу твое тело, — сказала шаманка низким голосом. — Молодое тело, красивое. Живое пока, не ослабело даже. Значит, крепко веришь. Это хорошо.

Шарик на моей груди вдруг засветился. Стены комнаты раздвинулись, встали темным лесом по одну сторону, седыми горами — по другую. А между ними раскинулась равнина, покрытая редкой зеленью поверх старой пожухлой травы. Тут и там возвышались валуны, подернутые инеем.

На самом большом, скрестив ноги, сидела девушка в штанах и рубахе из мягкой кожи с бахромой на подоле и рукавах. Ее лицо, расписанное цветные узорами, светилось, будто озаренное солнцем, хотя небо было затянуто слоистыми облаками.

Пожилая шаманка тоже никуда не делась, как и Рауд Даниш, устроившийся на тахте рядом со мной, но оба они стали прозрачными, словно привидения. Обстановка трактирного жилища размылась и поблекла. Это было, как во время наших с Раудом разговоров через снежные шарики, только наоборот: реальный мир казался призрачным, а призрачный — реальным. Лишь запахов в нем не было.

— Это Зыбь, — голос девушки-шаманки звучал молодо и нежно. — Место, где все так, как ты хочешь. Сюда можно призывать духов, и они придут, и будут служить, пока ты веришь…