Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

Я поднялся по двум лестничным пролетам, легонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. Кабинет миссис Оливер представлял собою довольно просторную комнату с обоями, пестрящими изображениями птиц на фоне тропической листвы. Сама же хозяйка в состоянии, близком к помешательству, металась по комнате, что-то бормоча себе под нос. Бросив на меня беглый и равнодушный взгляд, она продолжала свои странные метания. Затем блуждающий взгляд ее прошелся по стенам, скользнул в окно, и она зажмурилась, словно от внезапной боли.

— Но почему, — вдруг спросила миссис Оливер, — почему этот идиот сразу не сказал, что видел какаду? Как же не сказать? Ведь он же просто не мог его не видеть? Но если он скажет, весь сюжет полетит в тартарары. Нет, должен быть какой-то выход… какой-то выход…

Она застонала, взъерошила коротко стриженные седые волосы и вдруг судорожно дернула их. Затем взгляд ее прояснился, и она сказала:

— Привет, Марк. Я схожу с ума, — после чего стенания опять возобновились: — И еще эта Моника. Чем привлекательней я стараюсь ее сделать, тем больше она меня бесит. Просто тупица! А какое самомнение! Моника… Моника… По-моему, это имя ей не подходит. Нэнси? Нэнси, может быть, лучше? Или Джоан? Вечно эти Джоан… Сьюзен? Нет, Сьюзен у меня уже была. Тогда Лючия? Лючия… Лючия… Пожалуй, она похожа на Лючию. Рыжеволосая… Свитер с высоким воротом… Черные колготки? Да-да, непременно черные…

Но этот проблеск творческого удовлетворения тут же вновь затянули тучи: вспомнив о неприятности с какаду, неутешная миссис Оливер вновь заметалась по комнате; по пути она машинально хватала со столов вещи и перекладывала их куда ни попадя. Втиснув футляр от очков в лакированную шкатулку, что было непросто, так как там уже лежал китайский веер, она глубоко вздохнула и сказала:

— Я рада, что это вы.

— Спасибо.

— Ведь это мог быть кто угодно: какая-нибудь дура, которой взбрело вдруг, чтобы я открывала благотворительный базар, или какой-нибудь агент по поводу Милли и ее страховки, от которой она наотрез отказывается, или слесарь-водопроводчик (но такая удача нам выпадает нечасто, верно?). Или кто-нибудь с просьбой об интервью. Как они мне надоели! Всякий раз одно и то же: «Как вы впервые пришли к мысли написать роман?», «Сколько у вас вышло книг?», «Сколько вы зарабатываете?» и так далее, без конца. Никогда не знаешь, что на это отвечать, и чувствуешь себя полной идиоткой! Но это все ерунда, потому что с ума меня сведут не газетчики, а какаду.

— Не вытанцовывается? — сочувственно осведомился я. — Может быть, мне лучше уйти?

— Нет, не надо. По крайней мере, вы внесли какое-то разнообразие.

В ответ на этот сомнительный комплимент я промолчал.

— Хотите сигарету? — спросила миссис Оливер, чтобы хоть как-то проявить гостеприимство. — Они где-то тут были… Загляните в футляр от машинки.

— Спасибо, у меня есть свои. Хотите? Ах да, вы же не курите!

— И не пью, — сказала миссис Оливер. — Уж лучше бы пила. Как эти американские сыщики, которые только и делают, что прикладываются к стаканчику, словно это решает все проблемы. Нет, знаете, Марк, если говорить о реальной жизни, я на самом деле не понимаю, как можно скрыть убийство. Мне кажется, как только ты его совершаешь, всем сразу все ясно.

— Чушь. Вы ведь совершили не один десяток убийств.

— Пятьдесят пять по меньшей мере. Вообще убийство как таковое — вещь простая и само собой разумеющаяся. Скрыть его — вот что сложно. Иными словами, придумать, почему убийство мог совершить тот или иной человек.

— Но в законченном произведении всегда бывает ясно почему.

— Да, но чего мне это стоит! — мрачно возразила миссис Оливер. — Нет, как хотите, но находиться пяти-шести персонажам вблизи места, где произошло убийство некоего Б., имея при этом повод к убийству, — неестественно, кроме, конечно, случая, когда этот Б. совершенно отвратителен, но тогда всем наплевать на то, что его убили, и совершенно не имеет смысла выяснять, кто это сделал.

— Понимаю, как это все трудно, — снова посочувствовал я. — Но если вы благополучно справлялись с подобной задачей пятьдесят пять раз, то справитесь и сейчас.

— Да я тоже так себе говорю, — вздохнула миссис Оливер, — твержу вновь и вновь, а уверенности каждый раз никакой, отсюда и все мои муки.

Она опять схватила себя за волосы и сильно дернула.

— Не надо! — вскрикнул я. — Так вы выдерете себе все волосы!

— Ерунда, — сказала миссис Оливер. — Волосы — штука прочная. Хотя в четырнадцать, когда у меня была корь с высокой температурой, они у меня так и лезли, прямо вот здесь, спереди. Ужас! И только через шесть месяцев отросли опять! Для девочки это мучительно. Девочки ведь так щепетильны во всем, что касается внешности. Мне это вспомнилось вчера, когда я навещала в лечебнице Мэри Делафонтен. У нее тоже выпадают волосы, как у меня когда-то. Она сказала, что потом, когда ей станет лучше, придется подумать о накладке. Наверное, в шестьдесят лет волосы растут очень медленно.