Космические хроники, или Почему инопланетяне до сих пор нас не нашли

Все мы помним, как президент Кеннеди сказал: «Я уверен, что эта страна должна взять на себя обязательство до конца нынешнего десятилетия высадить человека на Луну и вернуть его на Землю». Это были мощные слова; они пробудили национальные амбиции. Но эта речь прозвучала на совместном заседании обеих палат Конгресса 25 мая 1961 года, всего через несколько недель после того, как Советский Союз успешно запустил на орбиту Юрия Гагарина – первого человека, побывавшего в космосе. Речь Кеннеди была реакцией на отсутствие у Соединенных Штатов «пассажирских» ракет, достаточно безопасных для отправки человека в космос. Отправляя на орбиту спутник, можно использовать более дешевые материалы и конструкции, чем для отправки человека.

Несколькими абзацами выше в той же речи Кеннеди сказал: «Поскольку мы собираемся выиграть разворачивающуюся сейчас во всем мире битву между свободой и тиранией, волнующие события в космосе, произошедшие несколько недель назад, должны были ясно показать нам, как уже показал запуск „Спутника“ в 1957 году, что это смелое предприятие оказывает повсеместное влияние на людей, которые пытаются выбрать, каким путем им двигаться». Это был боевой клич в борьбе против коммунизма.

МП: Это было политическое заявление.

НДТ: Конечно. Он мог бы сказать: «Давайте отправимся на Луну – это прекрасная площадка для исследований!» Но этого было бы недостаточно, чтобы Конгресс выписал чек (бывают моменты, когда кто-то должен выписать чек).

ДжГ: Верно. Тогда катализатором был Советский Союз, а сейчас катализатор – Китай. Китайская космическая программа идет вперед, так? И в ближайшие десять или пятнадцать лет Китай сможет конкурировать с нами за место главной сверхдержавы в мире. Так что это, в принципе, может снова разжечь интерес к финансированию космических исследований.

НДТ: «Момент „Спутника“»[39].

ДжГ: Хорошее название. Однако исследования, финансирование которых может быть связано с таким событием, с научной точки зрения могут оказаться не самыми актуальными.

НДТ: Сама по себе наука никогда не была способна стать причиной для дорогих проектов. Ниже определенного уровня, зависящего от благосостояния конкретной страны, деньги на науку можно тратить без трудных дебатов. Например, стоимость космического телескопа имени Хаббла за все время его работы составила около 10–12 миллиардов долларов, меньше миллиарда в год. Такая сумма находится ниже критического уровня для научного или иного проекта, не основанного на экономической целесообразности или военных соображениях. Но если поднять стоимость выше 20–30 миллиардов, имея при этом в виду не почти готовую систему вооружения, не новые нефтяные скважины и не возможность лицезреть Бога, то, скорее всего, средства не будут выделены. Именно это случилось со сверхпроводящим суперколлайдером. Америка собиралась построить самый мощный в мире ускоритель; он был задуман в конце 1970-х, и финансирование началось в середине 1980-х. И вот наступает 1989 год, и что происходит? Разражается мир.

ДжГ: Как некстати!

МП: Терпеть не могу такое!

НДТ: Когда вы воюете, деньги текут рекой. В 1945 году физики со своим Манхэттенским проектом фактически выиграли войну на Тихоокеанском театре военных действий. Задолго до того, как была сделана бомба, и потом, на протяжении всей холодной войны, Америка планомерно и полномасштабно финансировала исследования в области физики частиц. А потом в 1989 году рухнула Берлинская стена, и в течение четырех лет весь бюджет сверхпроводящего суперколлайдера был обнулен.

И что происходит? Европа говорит: «Мы поднимем упавшее знамя». Они начинают строить Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе (европейском центре ядерных исследований), и теперь мы стоим на берегу, смотрим и кричим: «А можно мы присоединимся к вам? Может, мы чем-нибудь поможем?»

МП: Я вспомнил интересный обмен репликами с тех слушаний, о которых вы говорите. Один сенатор, который подсчитывал все возрастающую стоимость суперколлайдера, сказал Стивену Вайнбергу, физику, который выступал в Конгрессе в качестве эксперта: «К сожалению, проблема в том, что мне трудно объяснить эти расходы своим избирателям, потому что, кроме всего прочего, никто не питается кварками». И тогда Вайнберг, в своей обычной манере, сделал вид, что производит какие-то расчеты на листке бумаги, и сказал, как мне помнится, нечто вроде: «На самом деле, сенатор, я сейчас прикинул, что сегодня на завтрак вы съели миллиард миллиардов миллиардов кварков». Но в итоге крупные проекты по фундаментальным исследованиям финансируются, только если они опираются на ту большую триаду, которую вы упомянули.

НДТ: Приходится либо опираться на один из ее компонентов, либо проходить под порогом финансирования, за которым начинаются разбирательства.

МП: Может возникнуть резонный вопрос: «А разве так не должно быть?» В некотором смысле тот сенатор правильно спросил: «Как я объясню это своим избирателям?»