Космопорт, 2013 № 01

— Вот и ну. Вторую неделю ходит по отделам и у всех спрашивает: продайте, мол, деньги советские. У многих же после гайдаровизации остались — у кого в чулке, у кого в шкафчике… За каждую купюру на пиво даёт, а собирает сотни, полсотни и четвертные. Не ниже.

— Ну и что, причём тут машина времени?

— О-о, господи! Да объясняю! Хотят, думаю, заслать человека в те годы — после оттепели, но до застоя. А если засылать, то настоящие деньги нужны. Сейчас вот он наберёт — и его туда! А ты помнишь, в те хрущёвские годы даже на одну сотню горы своротить можно было?! Что ты! Он уж тыщь на десять набрал, я сам видел.

— Ой, Анчуков, поняла! А нам-то, нам чего делать?!

— Кумекаю я, что стоит продать Скочигорову три деньги, которые у нас возле зеркала пришпилены. Пусть их. Но не просто продать, а попросить и нам чего-нибудь купить, в советском-то прошлом! Привези, мол…

— Да, да… А что попросить-то? Что?! Советского шампанского? Икры?

— Да вон она, все прилавки в икре.

— Тут у нас дорогая… Или нет — пусть у Гагарина автограф возьмёт. Лучше несколько. Я читала — они сейчас по тысяче долларов идут. А к Гагарину поедет автограф брать — пусть шоколадку ему купит.

— Тьфу! Вот бабий ум! Зачем Гагарину шоколадка?

— Ему приятно будет…

— Нет, не то, не то! Из одежды?.. Книги какие?.. У начинающего Церетели статуэтку приобрести? Ой, господи, голова разламывается!

Совсем отчаявшись что-то придумать, Анчуков махнул рукой:

— Ну, не знаю!.. Хотя, вот что! Раз уж совсем эти три стольника пристроить не можем, пусть он один себе возьмёт, а два матери моей пошлёт переводом. Она ж тогда до смерти в деревне жила, пенсия тридцать два рубля — а тут сразу двести! Вот удивится! Удивилась бы…

— Ну, если только ради удивления… — вяло согласилась Лидка, вспомнив свекровь.

Но назавтра Скочигоров, к которому Анчуков подошёл с купюрами в обеденный перерыв, только хмыкнул:

— У тебя, Анчук, наверно, птичья болезнь? Перепил, называется! Какая, на хрен, машина времени, когда наш завод давно на табуретки и кастрюли перешёл! А купюры определённых лет я для сына собираю, он на коллекционерах бизнес делает, понял? Те, которые не беру — не редкие. А вот эти подороже стоят. Три твоих, ладно уж, за четыре бутылки возьму, раз ты так дотошно вникаешь…

На том и порешили. Посмеявшись над собой, Анчуков отдал старые купюры, даже не потрудившись вынуть их из конверта с адресом матери, по которому та дожила свой век.

Кроме пива, курьёз этот имел и другое положительное последствие. Снятые с обоев купюры явили взорам три светлых невыгоревших прямоугольника возле зеркала. И, разглядывая это безобразие, нашли за багетом залитое чаем письмо матери с датой 1966 года.

«Дорогой мой Витенька, — писала мать, — радываюсь я, как ты встал на ноги. Работаешь в городе как человек. А особливо радываюсь, что прислал мне огромные деньги переводом, теперь хватит и поросёночка в зиму пустить, и телка по весне купить, давно я о корове взамен Чаечки мечту держала…»

Письмо прочитали, но ничего спустя сорок лет не вспомнили: какие такие огромные деньги? Лидка только спросила с подозрением:

— Ты тайком что ль, посылал?

— Что я дурак — тайком? Мы как раз тогда на дачу копили!

Лидка поверила. И правильно сделала. Потому что странная ситуация уже наутро напрочь улетучилась у Анчуковых из головы и больше уж их никогда не беспокоила.

* * *

БАРСИК

— Ой, Барсик мой потерялся! За дверь высклизнул, пока я газеты вынимала. Никто не видел моего Барсиньку?

Бабки на лавочке не видели. Или просто не сказали: им было приятно, что наглый банально-камышовой окраски Барсик, мордатый обладатель гнусного голоса, орущий с балкона в самое непотребное время — потерялся.

А кот в это время шёл, высоко переставляя лапы, по травке в школьном садике. Душа его пела. Он выбирал место, где совершить своё важное дело, и радовался тому, что на улице есть возможность выбирать. Его уже воротило от одного вида домашнего лотка с наполнителем и от тесноты балкона, на который его выпускали как бы гулять. На воле-то совсем другое дело!..

Барсик запрыгнул в песочницу, отклячил хвост, потоптался задними лапами, угнёздываясь. Но вне домашнего уюта сразу почему-то не получилось. Отвлекали частности. Вдоль плотной и потому непреодолимой железной ограды деловито пробежал клочкастый барбос, зарычал и сипло брехнул, пугая. Барсик напрягся — не получилось всё равно.

Низко пролетел в сторону соседнего Домодедова вибрирующий, воющий, огнедышащий самолёт с делегацией. Потом по дорожке вдоль школьной ограды протащился, грохоча донышком пустой бутылки по металлическим прутьям, ещё более ужасный пьяный. Когда стекло лопнуло и рассыпалось, мужик повертел в кулаке остатки горлышка с «розочкой» и зашвырнул в песочницу. Почти попал, но Барсик и после этого не испытал облегчения.