Косой крест

И вот, наконец, вершина. Огромный шкив, внушительно выглядевший вблизи, венчал это чудо инженерной мысли прошлого века. Выше него был только громоотвод. Площадка вокруг шкива довольно просторная. Женя, обходя ее, поочередно осмотрел каждую из четырех сторон горизонта, внимательно выглядывая ориентиры, которыми не особо-то изобиловала местность. Направление речки трудно было определимо из-за крутых изгибов. Она бросалась из стороны в сторону – то на запад, то на восток. Место, где расположилась буровая со всеми сопутствующими постройками, как бы представляло полуостров, своей конфигурацией напоминавшей полукруг. Восточной оконечностью полуостров соединялся с уходившей к горизонту тайгой. Вот здесь как раз – примерно на трехкилометровом перешейке – и стояла вышка. «Точно, – подумал Женя, – на севере река снова уходит на запад и на юге тоже. Значит, где-то поблизости должен быть профиль, который я видел с вертолета. А севернее – косой, идущий от этого на северо-восток. А еще дальше от «меридианного» профиля – параллельно – почему-то еще один. Как-то необычно… Слишком близко. Наверно, и километра нет между ними… А с ближнего профиля должна быть видна, по идее, вышка… Да. Обязательно… здесь около километра… даже при высоких деревьях. Но местами-то есть и залысины. Если я пойду вдоль реки, то рано или поздно попаду на косой профиль, а с него – на меридианный. Так можно будет быстрее вернуться. До темноты точно успею». Он заторопился.

Спускаться было легче, хотя напряжение все же оставалось. Особенно в руках. Они цепко по очереди хватались за поручни. «Напряга-ает высота. Интересно? – Женя удивился пришедшей мысли, – Я, вроде, высоты не боюсь. А туловище… вон ручонки-то как за поручни цепляются…» Появилось странное ощущение. «Словно я… и туловище – не одно и то же, – усмехнулся, – Шизофрения…» Ощущение, чуть преобразившись, оказалось двойственностью. Вроде бы он – Емельянов Евгений Иванович – и одно целое, и не одно. Социальный опыт говорил – одно. А нынешнее мгновение показывало, что тело ведет себя вразрез с тем, чем живет его внутренняя суть и чем он себя на самом деле сейчас осознает.

Так он миновал рабочую зону буровой установки, спустился на землю и направился к вагончику. Войдя, приоткрыл дверцу печурки: дрова уже прогорели, осталось лишь несколько тлеющих угольков. Женя расчехлил и собрал ружье. Нацепил патронташ с приготовленным заранее набором патронов – с обязательными тремя жаканами. Один в ствол – на всякий случай – а вдруг медведь. Разобрал рюкзак, полностью освободив его. Положил туда полбулки хлеба, банку тушенки. Поколебавшись, бросил мешочек с сухарями. Проверил боковые карманы, где у него всегда лежали спички – НЗ, компас и фонарь. Подумал, и положил еще пачку «Беломора» в жестяной коробочке. «Все. До ночи хватит. Может, и это не пригодится? Может, и есть-то не придется?» Решил сразу идти на юго-запад от буровой, к внутренней середине «подковы», и оттуда двигаться по течению вдоль берега. По идее, до косого профиля – часа четыре хода, если все нормально. «А там до темноты останется часа два. Ну, два с половиной. По профилю доберусь до буровой быстро, еще почти засветло, чтобы увидеть ее оттуда – не пройти мимо».

6.

В этой стороне преобладало низкое редколесье. Иногда встречались деревья и повыше, но в основном небольшие березы перемежались с небольшими же сосенками. Иногда попадались кедр и пихта. Невысокие ели. Кусты багульника на низких прогалинах. В таких местах ландшафт напоминал уже наполовину болото с поросшими травой кочками и темным мхом между ними, говорившим, что влаги здесь маловато. Ближе к реке лес еще больше поредел. Прогалины с болотной растительностью стали шире. Деревья ниже. Появились – и их становилось все больше – засохшие, да и просто оголенные – без веток стволы. Они как воткнутые слеги торчали то тут, то там, портя пейзаж своей морщинистой растрескавшейся поверхностью, говорившей о бренности бытия. Сухостой как бы напоминал о неизбежности смерти. «Вот уж точно, – подумал Женя, – Парадоксы жизни. Куда упадет зерно, такова и жизнь его». Эти мысли вытянули из памяти еще один позорный факт из его жизни, чего он стыдился и всегда вспоминал с неохотой.

Жизнь только начиналась – ему исполнилось от силы около пяти, чтобы по-настоящему понимать человеческие взаимоотношения. Но уже тогда он прекрасно понимал, что делает плохо. Они повздорили с бабушкой. Почему – уже и не помнил. Да и какая разница. Суть-то совершенно в другом. В том, что он воспользовался ее беспомощностью. А она, кроме того, что находилась в преклонном возрасте – родила Женину маму в сорок три года, еще была больна полиомиелитом. Тяжело передвигалась и еле умудрялась что-то держать в руках. Бабушка попыталась поставить его в угол за то, что он нагрубил ей. Но он вдохновленный ее положением, стал дразниться, убегая. Она заковыляла за ним, обескураженная таким поворотом событий. А Женя залез под кровать и оттуда выдавал свое «бе-бе-бе, не достанешь-не достанешь». В памяти до сих пор осталась горечь от того разговора.