Косой крест

Буровая своей безжизненностью на мгновение заронила в душу масштаб одиночества в пространстве, обозначив понимание необходимости выживания. Оценив ситуацию с чуть выступавшей над крышей вагончика трубой, Женя понял – придется искать лист жести на буровой. Трубу надо было удлинять. «Так не пойдет. Дымить будет, – он зашел с другой стороны, – Да и искры… Надо забраться наверх, посмотреть, не завернут ли где лист обшивки, не оголен ли утеплитель». Но на вагончик сразу не полез, пошел сначала  на вертолетную площадку – забрал пайву и спальный мешок.

Долго не мог найти ничего подходящего для наращивания трубы. Наконец, в сарае с остатками химреагентов, у дальней стены все же удалось обнаружить лист жести. Из него он и свернул, скрепив проволокой, подобие трубы. А шов, как пластилином, замазал глиной.

Печурка приветливо разгорелась. С хорошей тягой и хорошими сухими дровами она быстро нагрелась. Оказалось, Человеку совсем несложно было найти с ней общий язык. Она благодарила его за огонь, за наращенную трубу – за жизнь, которую тот вдохнул в нее, пусть даже и на короткое время.

Вода, которую Женя нашел в яме – под корнями одного из вывернутых когда-то ветром деревьев, по цвету могла бы поспорить со слабеньким кофе. Она довольно скоро закипела в алюминиевом котелке, чтобы стать ароматным – наполовину индийским, наполовину грузинским – чаем. Этот, со странным названием – №36 – чай специально сберегался для такого случая, чтобы в полной мере насладиться ощущением праздника. «Человек, интегрированный в природу, плюс чай – вот оно счастье». Женя улыбнулся. Он сидел на кровати, где заранее разобрал спальник, положив под него найденный в другом вагончике кусок фанеры для жесткости, и наслаждался покоем. Результатом работы. Ароматным, с вяжущим и одновременно сладковатым привкусом чаем. Единством с окружающим миром, дающим эту жизнь. Солнцем, заглядывавшим в запыленное с той стороны окошко. Для полного счастья осталось залезть на вышку и осмотреться – получить представление о ландшафте. «Хотя, в принципе, какой тут ландшафт? Тайга и тайга кругом». Но все же решил – надо. Надо знать, как течет речка – каким образом она огибает буровую? Как далеко геодезические профили? И, может быть, хотя маловероятно, отсюда видно пересечение с «косым»? Если не выбраться из такого, можно дезориентироваться и остаться в тайге навсегда. А ближайший поселок в трехстах километрах. Не считая буровых, которые, как и эта могут оказаться без людей. «Компас не забыть…»

Вспомнив о вышке и о том, что уже вторая половина дня, он уже почти машинально допивал чай, думая о пятидесяти трех метрах, которые ему придется преодолевать по крутой железной лестнице. О речке, огибающей буровую почти со всех сторон – как он видел это на карте. «Похоже на атолл… Или, точнее, на полуостров».

Так, постоянно перескакивая в мыслях с одного на другое, он и подошел к буровой. Поднял голову.

– Ух, ты! – вырвалось само по себе. «Есть в людях что-то божественное», – как ответ на восторженность чувств, пришло откровение. Верхушка вышки с кажущимся небольшим отсюда, но на самом деле огромным шкивом с перекинутыми через него тросами плыла среди белых облаков. У Жени даже закружилась голова. «Как красиво!»

Преодолев подъем рядом с пологим настилом, по которому затаскивают и стаскивают бурильный инструмент, он оказался на рабочей площадке. Здесь все хранило след недавнего пребывания человека, как будто бурение закончилось вчера-позавчера. Даже брезент, закрывающий рабочую зону от ветров, и тот выглядел довольно свежо, хотя именно он в первую очередь мог сказать, сколько здесь простояла буровая.

А вот и первые ступеньки лестницы, с круглыми, чуть развальцованными вверх отверстиями, чтобы не скользила нога. Ступеньки гулко откликнулись на прикосновение сапог. В относительной тишине мерный ритм железных шагов, неработающая техника вокруг буровой и отсутствие людей провели в сознании параллель с концом цивилизации. «Аж не по себе», – в позвоночнике появилось мгновенное ощущение легкого прострела. Словно электрический ток пробежал по нему, вызвав тяжелое ощущение. Женя даже не смог охарактеризовать его – какая-то вселенская тоска. В то же мгновение одиночество, которому он совсем недавно так радовался, показалось невыносимым.

Но продлилось это недолго. По мере подъема усилилось напряжение, и уже было не до лирики. Солнце стало жарким и напрягающим, расплавив окончательно  драматизм железной разрухи, оставшейся далеко внизу. Перед Женей, насколько хватало глаз, расплескалось «зеленое море тайги». Мелодия старой песни, слышанной не единожды по радио, вдруг возникла сама по себе, высвободившись из памяти.

– Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги, – замурлыкал он исподволь.