Косой крест

– А-я-яй! Как нехорошо ты ведешь себя, Женечка. Все расскажу отцу! – говорила бабушка.

– Не расскажешь-не расскажешь, – твердил он, зная, что бабушка никогда этого не делала, чтобы между ними не происходило.

– Расскажу, – настаивала она.

– Ну и говори, бе-бе-бе…

Казалось бы, что здесь такого – он же был ребенком. Со стороны, наверное, да. Но Женя всегда испытывал угрызения совести при воспоминании, казалось бы, безобидного поступка. Может, потому еще, что, когда бабушка, находясь в то время у своей старшей дочери, умерла, и мама, забрав младшего брата, уехала на похороны, он снова совершил постыдное и даже преступное деяние – «пляски на костях», как впоследствии для себя сформулировал. Почувствовав свободу, он – тогда уже девятиклассник – со своим закадычным другом Вовкой через какого-то взрослого знакомого прикупил после обеда две бутылки портвейна.

Выпитое содержимое здорово ударило по мозгам. Женю сначала мутило. Потом тошнило. А потом выворачивало наизнанку, когда блевать уже было нечем. А вечером, когда стемнело, Вовка, который был постарше и поздоровей, стащил у соседа – дяди Славы со двора мопед. Двухскоростную «Ригу». Они тихо откатили ее подальше, чтобы никто не услышал, завели в раскачку и прокатались полночи, пока не кончилось топливо. А потом бросили бесполезную технику на том месте, где «Рига» в судорогах умерла», посмеявшись над удачным сравнением.

Стыдно. Тогда, когда бабушка в другом городе лежала на смертном одре, он, ее внук, развлекался, как мог…

Появился новый звук. Вернее, он выделился из ритма шагов, похрустывания под ногами, шороха легкого ветерка в листве и перезвона насекомых и птиц. Выделился специфическим переливом. Журчанием быстро текущей воды.

Стали появляться кусты смородины.

Как-то не вписывались они в представляемую не местным человеком картину таежного края. Как будто что-то инородное – из другого мира. Женя никогда раньше не видел смородину в диком состоянии. Только на приусадебных участках. Появилось острое чувство связи между тем и этим миром. Через воспоминания детства, связанные со смородиной, с деревней, куда его возили в совсем юном возрасте.

Он пробрался через кусты, плотной изгородью закрывавшие от него воду с этой стороны речки, и остановился. Та сторона смотрелась более высокой. И именно поэтому, наверное, на ней уже возвышался настоящий лес. По самому берегу – кусты, дальше – редкие березки, а еще чуть дальше начинался ельник. Темный и – отсюда казалось – непроходимый. Немного в сторону по течению от места, куда подошел Женя, река расширялась метров до двадцати пяти-тридцати, образовывая с правой стороны заводь. Берег оказался трудным – идти было сложно. Где-то приходилось в прямом смысле продираться сквозь кусты, чтобы не обходить их по болоту. Так продолжалось с час, пока местность не стала забирать вверх, а течение реки уходить влево. Болотистая с кустами местность сменилась редколесьем, правда, с невысоким подсадом. Но все же идти стало полегче, и речка здесь смотрелась красивее. О птице, конечно, не было и речи. «Гусь очень осторожен, а так, как я иду, не то, что подойти к нему, его и увидеть-то невозможно – так далеко он чует человека». Слово «человек» снова ввело его в сомнительный транс собственной исключительности. И он снова испытал восторг чуть ли не планетарного масштаба: тот, кто наделил всех тварей земных разумом, его зачем-то возвысил над ними. Даже моховики смотрели на него так, словно просили оказать честь – сорвать их. Вслед за ними стали появляться подосиновики. Они кучками стояли то тут, то там, зазывая Человека к себе. Их яркие головки приятно выделялись среди серо-желтых пятаков, которыми почти сплошь была усеяна тайга. Складывалось ощущение, что моховикам все равно, где расти – в болоте или среди деревьев. Такого обилия грибов Женя прошлой осенью не видел и сейчас очень жалел, что не может собирать. «Не за этим я… Времени нет, – боролся с соблазном, – Жаль, что родители этого не видят».

Вспомнилось, как с отцом ездили в лес по грибы и как отец объяснял ему – маленькому мальчику, где съедобные, а где ядовитые. «А мне, дурачку, больше всех нравились мухоморы, – Женя улыбнулся собственной наивности, – Конечно. Они же были самыми красивыми. И мне так хотелось собирать именно их».

Прошли уже больше трех часов, как он в дороге. Уже река, обогнув возвышение, вновь сделала большой поворот – теперь вправо. И снова лес поредел. Появились кочки и кусты. Пики сухостоя. Высокая кое-где трава. Глаза начали искать с правой стороны просвет косого профиля. По карте он начинался где-то здесь – прямо от реки. Смотреть в ту строну было не очень удобно, потому что оттуда подсвечивало невысокое солнце. И он боялся, что не увидит, что пройдет мимо, потому что по опыту знал – начало профиля может быть нечетким, заросшим подсадом и кустарником, если тот был давно пробит. Надежда – не проворонить это место основывалась лишь на том, что дальше лес стоял четкой плотной стеной. А значит, профиль можно было увидеть.