Косой крест

Женя вдруг уловил что-то новое в себе и в то же время давно знакомое, пробивавшееся неприятным чувством в сознание. Вместе с воспоминанием о катастрофе вернулась тревога, вызвав новый интерес к деталям  реальности. «По времени уже пора бы быть редколесью. Уже должна просматриваться буровая… Сколько я иду?» – посмотрел на часы. Светящиеся стрелки показали, что от перекрестка он уже идет час сорок. Значит – вот-вот. Только бы успеть до темноты – сумерки уже начинали сгущаться и вверху, но небо все еще темным не было. А на профиле – если и не ночь, то уже глубокий вечер. И все-таки вышку он надеялся увидеть даже в таких условиях. «С редколесья, да в ясную погоду…» – казалось, еще есть в запасе время. Не меньше часа.

Лес понемногу стал редеть. Но начиналось совсем не то редколесье, которое он надеялся увидеть – это всего лишь небольшая прогалина метров пятьсот в диаметре, окруженная высоким лесом. А с правой стороны за ней тайга поднималась еще круче. Там шло длинное возвышение – как бы гряда, покоившаяся перпендикулярно профилю. Ничего подобного вблизи вышки Женя не помнил, а потому предположил, что еще просто не дошел до того места, откуда она будет видна. Думал – просто неправильно рассчитал время. Вначале показалось, что преодолеет расстояние от перекрестка до видимости буровой за пару часов. Затем пришло сомнение. Может, для этого понадобится часа три? А, может, и больше? Но какие бы аргументы логика ни пыталась приводить в оправдание создавшейся ситуации, тревожное ощущение не покидало солнечного сплетения. Там как будто что-то жило своей жизнью. Словно что-то живое, инородное пыталось улечься удобнее, тихо, но непрерывно ворочаясь. И от этого в душе было еще сумрачнее, чем на профиле, а единственным, что вносило хоть какой-то свет в беспросветность действительности, оставалась надежда. Она, как наивное дитя, рисовала горячий ужин, тепло железной печки, чай с сухарями и блаженное горизонтальное положение на кровати. Без сапог.

Темнота, планомерно и быстро поглощавшая перспективу пространства впереди, добавила тревоги. И та снова возросла, заглушая тихий и неубедительный голос надежды. Уже начинала намечаться, но еще не была принята чувствами мысль о ночлеге в лесу. Мысль эта по мере сгущения сумерек вверху становилась все настойчивей, описывая детали того, что придется делать. Ко всему прочему дополнительной деталью тревоги становился еще и желудок, увеличивая размеры вторжения в солнечное сплетение. «Хорошо, что взял хоть немного еды», – оценил ситуацию. И это почему-то всколыхнуло в груди волну отчаяния. Женя остановился.

– Блин! Под ногами совсем уже ничего не видно, – голос прозвучал странно. За ритмом шагов не ощущалось тишины. А теперь она, зловещая и осязаемая, объяла его со всех сторон. Ни ветерка. Ни движения какого-нибудь. Ни звука. Даже комаров не слышно. «Ночь будет холодная», – подсказала интуиция. Да в принципе и сейчас уже этот холод чувствовался. Просто, разгоряченный ходьбой и озабоченный мыслями, он не замечал перемен в окружающем пространстве. Не то, чтобы намечался заморозок, но дыхание прохлады достаточно ощутимо о себе заявляло. «Я в низине, – пришла догадка, – Выше будет теплее». Он стал подниматься вверх по пологому склону, снова уловив в себе шепот надежды: ожидал за этим бугром увидеть редколесье, откуда «нарисуется» вышка.

Но поднявшись на бугор, понял, что надеялся зря. Профиль шел по прямой – без спуска. На низину с  редколесьем даже никакого намека, лишь где-то впереди как бы обозначился конец коридора. Там пространство мерещилось чуть более светлым. «Может там спуск вниз? То, что мне нужно?» Снова обозначилась надежда, и Женя ускорил шаг, стремясь к этому призрачному отсвету, который мог оказаться чем угодно, кроме того, о чем он думал. Неожиданно почувствовал не просто испарину, сопровождавшую его постоянно. Ощутил капельку пота, пробежавшую по позвоночнику у поясницы. Голова под фуражкой взмокла, как и шея под воротом свитера. «Вот это рванул… – съязвил, – Так в тайге ночевать не хочешь?»

– Конечно! А ты как думал? – ответил вслух. И от этого стало весело. А что оставалось? Только что посмеяться над собой. Сказывалось, видимо, длительное напряжение, как физическое, так и душевное, что и вызвало специфическую реакция. Организм защищался, дойдя до предела негативного состояния. Хотел выплеснуть его из себя, нейтрализовав чем-то позитивным. Переполнявшие эмоции, оттянув вниз диафрагму, до предела наполнили легкие воздухом.

– Я хочу домой!  – отчаянно заорал Женя, но звуки моментально поглотила тишина, – А-у-у-у! – снова закричал он и как-то нервно, со спонтанно возникшей обидой, засмеялся. И снова лес мягко вобрал в себя звуки. «Это тебе не горы и не комната, в которой ничего и никого». Грубоватый анекдот, который тут же вспомнился, полярно меняя нездоровое состояние духа, вдруг развеселил.

– Здесь есть кто-нибудь? – спросил громко, – Нет никого? – переспросил, – Ну тогда и мне здесь делать нечего!