Косой крест

Наконец, немного отпустило. Появилось ощущение неудобства позы. Он достал папиросы, закурил и, облокотившись левой рукой о ствол, снова замер. Разум и чувства в нем, пульсируя и поочередно завладевая сознанием, стали противоречить друг другу. Разум настаивал: «Надо остановиться. Надо развести костер прямо здесь. Поесть. Собраться с мыслями. Вот здесь, на этих стволах можно неплохо устроиться на ночлег. Света достаточно, чтобы нарубить лапника  и слепить подобие шалаша поверх этого сотворенного ураганом каркаса. Будет относительно тепло и относительно сухо в случае дождя». Но чувства рвались вперед. Они рисовали перспективу увидеть вышку, «если проползти метров двести вперед, откуда – все может быть – обозначится буровая». Они настойчиво терроризировали ум и интуицию, которые уверяли, что ничего хорошего из этого не выйдет, что бурелома, в конце концов, с вышки видно не было. И что завтра, как и положено в тайге, нужно возвращаться тем же самым путем обратно.

«А ведь точно, – дошло, наконец, до Жени, – Не видел я с вышки ничего подобного. Но где же я тогда нахожусь? А, может, я просто не обратил на него внимания? Может, вдалеке он естественно был вписан в окружающую картину местности?.. Да нет же – не мог я не заметить такой огромной белой полосы… здесь же в основном одна береза». Он даже разозлился на себя: «Может – не может». Пикировка между мыслями о ночлеге и желанием двигаться дальше, а еще больше то, что разозлился, отодвинули вдруг веру в успешное возвращение далеко во внутренние приделы бессознательной сути. Но она, выждав момент, все же просочилась оттуда в сознание и настойчиво попыталась завладеть разумом – лишить его прагматического расчета, чтобы погнать вперед – неизвестно куда и зачем.

В конце концов, ей это удалось. В последний момент, когда Женя уже собирался заняться устройством костра, она вдруг, объединившись с ничего и никогда не понимающей надеждой, пролезла в освещенное пространство разума и оформилась там притязанием на истину: «Ты будешь ночевать здесь – в лесу. В холоде. А буровая – вот она – в пятистах метрах от тебя. Это же смешно. Надо еще немного продраться по бурелому – посмотреть. Если что, вернешься на это место».

И Женя встал. Все доводы ума, до этого промелькнувшие в сознании стали чем-то эфемерным и неважным. Неприятно заныли ноги. Появилась ломота во всем теле – мышцы требовали отдыха, тело кричало от нежелания двигаться. Но прохладный воздух, не чувствовавшийся, пока сидел, легким прикосновением внес последний штрих в желание «заглянуть за угол леса» и обнаружить там буровую.

Женя попрыгал. Помахал руками. Поприседал. «Вперед!» – скомандовал туловищу, никак не решавшемуся, несмотря на насилие, начать полосу препятствий, раскинувшуюся на много километров впереди… Небольшое полупрозрачное облачко, неизвестно откуда появившееся, немного прикрыло яркий диск почти полной луны, чуть ущербной с левой стороны.  «Рост», – словно бы прозвучал мамин голос, как и всегда, когда Женя определял фазу лунного цикла. «Если слева можно подставить воображаемую палочку к луне, – учила когда-то в детстве мама, – и получится буква «Р», то это рост, сынок. Она прибывает – растет. А если месяц похож на букву «С», то это сход. Это значит – луна убывает». Все просто. Вот так и определял всю свою сознательную жизнь фазы луны через «рост» и «сход»… Нехотя перелез через первое, на уровне поясницы, бревно. Через следующее. Еще одно. Еще. Процесс увлек. Хочешь – не хочешь, а без творческого подхода никак. Слава богу, место здесь невысокое. И поэтому деревья лежали не густо. Встречались даже полосы, где не было ни одного ствола, но их тут же сменяли такие нагромождения, что было даже страшно к ним приближаться. Женя по возможности старался такие места обходить. Но не забывал двигаться в границах профиля, где этих расщепов не было. Правда, не всегда получалось. Иногда на пути вставали вывернутые с корнями деревья, отброшенные неимоверной силой на профиль. Приходилось огибать их, потому что в лунной полутьме можно было вполне реально на что-нибудь напороться.