Косой крест

Но несмотря на громкую команду, он так и не поднялся. После изнурительной ходьбы и сытной еды тело еще не совсем остыло – оно протестовало против любого насилия над собой и хотело лишь приятной истомы обездвиженности. Через минуту веки стали тяжелеть, и готовы были в любой момент прикрыть уставшие от всматривания в горизонт глаза. Они уже воспринимали мир сквозь пелену начинавшего терять фокусировку зрения. «Еще чуть-чуть посижу… Надо все же хоть бурелом сегодня пройти… Хм… А когда это «сегодня»? – лицо глуповато само по себе улыбнулось, – Надо пройти бурелом… Там отдохну…  Дальше… Может, и посплю там?» Мысли стали окончательно путаться, сладко обволакивая сознание туманом промежуточного между явью и сном состояния. Женя еще понимал, что засыпает, но уже ничего не мог с этим поделать…

Появилась Маша в длинном красном платье. Наклонилась над ним. И он ощутил исходящую от нее свежесть. Будто ветерком повеяло. Показалось даже, что ее волосы, ниспадавшие на его лицо, чуть зашелестели, прикасаясь к щекам. «Что это? – подумал, – Разве так может быть?»

– Может, миленький мой, – зашептала Маша, – ты… устал. Тебе… надо… отдохнуть, – она заставила его сесть в мягкую траву. Присела рядом на корточки. Взяла его одной ручкой за шею, а ладошкой другой надавила на плечо, укладывая набок. Он повернул голову и взглянул на ее ноги. Удивился. Маша чуть возвышалась над землей. Ее туфли на высокой шпильке – по цвету под стать платью – стояли на чем-то прозрачном. Но стояли прочно. Сантиметрах в двадцати от земли.  Он даже умудрился разглядеть светло-коричневые, почти кремовые подошвы и маленькие металлические подковки.

– Такого уж точно не может быть. Я сплю? – он, обратился к ней, как ребенок, наивно полагаясь на ее всеведение, – Мне это снится?

– Нет, миленький мой, – она улыбнулась его непосредственности, – Просто раньше ты этого не замечал. Помнишь, древние называли пространство твердью?

– Да! – обрадовался Женя, – Помню! Читал где-то.

– Пространство и есть твердь. Только в это нужно сначала поверить. И тогда увидишь… Помнишь?.. Видящий – да увидит… Ты поверил. И вот… смотри, что получилось.

Она положила руки на бедра и продефилировала по твердому под ее ногами воздуху.

– Как здорово! – снова простодушно обрадовался Женя, – А я так могу?

– Конечно, можешь, миленький мой! – Машины глаза источали нежность, – Только по-настоящему поверь в это. И все случится.

Женя попытался встать, но ни один сустав, ни одна мышца не реагировали на сигналы мозга. Полная обездвиженность. Только голова подчинялась его воле. Он опустил глаза и – странно – через траву, на которой лежал, увидел внизу свое онемевшее, скрюченное посреди бурелома тело. Вдруг почувствовал – его стали трясти за плечо. Услышал до боли родной голос.

– Мама? – поднял веки и посмотрел вверх.

Над ним – в том же красном, наклонившись, уже стояла мама.

– Проснись, сынок! – в ее голосе звучало отчаяние, – Проснись! Тебе нужно идти. Же-енечка! – закричала она, – Не умирай!

Проснулся мгновенно. Внутри все дрожало от жуткого холода. Попробовал шевелить головой, остановила острая боль в шее. Мышцы занемели и не слушались. Усилием воли собрал все свое мужество и попытался подняться.

Сдавленный стон, как нечто живое и самостоятельное, вырвался из груди. Сильно шатнуло в сторону – одеревеневшие ноги не хотели подчиняться, а подошв он почти не чувствовал. Если в передней части ступней еще прослушивалось болезненное покалывание, то пяток будто бы не существовало вовсе.  Женя замахал руками, попытался приседать. Но чуть не упал – схватился за наклоненную ветку.

Организм медленно, реагируя на движение, начал приходить в себя. Напряженные до предела мышцы непроизвольно вибрировали. Особенно преуспевала в этом нижняя челюсть. Она как заведенная механическая курица клевала верхнюю. И словно в унисон, в эмоциональном фоне, беспокоя еще не оформившимся желанием, стал пульсировать какой-то призыв. «Папироса!» – дошло. Закурил. Посмотрел на часы, пока горела спичка: «Проспал-то всего час с четвертью. А какой эффект. А если бы часа два? Может, совсем бы не проснулся? Спасибо – мама разбудила… Мама… мамочка, ты всегда со мной в трудную минуту». Между ключицами – где-то глубоко в горле – запершило. Там словно что-то зашевелилось, щекоча горло и призывая  к жалости. Она тотчас же проклюнулась в груди, забирая на себя сознание. «Только этого мне не хватало – пожалеть себя», – пришла мысль. Женя помотал головой, словно пытался стряхнуть с себя болезненное наваждение. И это помогло – глаза привычно устремились вдаль, переключившись с внутренних переживаний на внешнюю перспективу.

Над буреломом образовалась дымка полупрозрачного тумана, на которую он, занятый собой, совсем не обратил внимания. Она отражала лунный свет и от этого по мере удаления казалась гуще.

Размявшись – переминаясь с ноги на ногу, он окончательно пришел в себя. И, когда пятки обрели прежнюю чувствительность, понял, что пора продолжить путь. Тем более что вариантов у него других просто нет.

– Вперед, Емельянов! – приказал громко и четко – по-армейски.