Косой крест

Когда преодолел последнее препятствие на полосе бурелома и снова оказался на чистом от завалов профиле, света от луны почти не было. Ее желтый с оторванным краем блин уже почти не освещал окрестности. А на замкнутом в стенах деревьев профиле вообще был бесполезен. Но по профилю можно было колдыбать и без луны – звезды в тайге не то, что в городе. Яркие. И их неимоверное количество. По бокам черные стены деревьев. Чернее пространства впереди. А вверху длинная, уходящая в никуда, полоса звезд. Ориентиры – хоть куда. «Вот так бы идти и идти к реке… Если бы не это». Где-то впереди – по его предположению от пятнадцати до двадцати километров, профиль должна пересекать речка. Он вдруг вспомнил это так ясно.  «Почему не подумал раньше?» Возникший вопрос тут же нейтрализовался ответом. «Ну, конечно же… У меня же был другой ориентир. Я думал о вышке». Восторженное состояние, охватившее Женю, заставило на мгновение забыть о боли. От неожиданного откровения памяти, даже остановился. «Все здорово! Каких-то четыре часа и я у речки… Ну, пусть пять-шесть, – вспомнил свое нынешнее положение, – А там я по ней – по течению приду к буровой. Там где-то еще, наверно, столько… Быстрей бы уже все закончилось».

Он шагнул вперед и вскрикнул от боли. Неосторожное движение вернуло к действительности – ему теперь нужно много времени, чтобы дойти до реки. А оттуда – вдоль нее – еще километров двадцать. И это очень скромное предположение. Женя заковылял по профилю, осмысливая свое положение и возможности. Умереть в тайге – на этом, как он выразился, злосчастном профиле, где-нибудь посреди болота – ему не хотелось. Мысль  вытянула из памяти воспоминания глубокого детства. Куча ребятишек на заднем дворе стоит у огромной лужи горячей воды, вытекавшей из прорванной трубы паропровода, что шел от городской ТЭЦ. Над водой – легкая дымка. Мальчишки, что постарше поочередно – кто быстрей схватит – бросают в лужу маленького котенка. Стараются бросить подальше. А все остальные смотрят, как он выкарабкивается из воды. Его снова подхватывают и бросают. Пока, наконец, котенок не перестает бороться и не затихает. «Года четыре мне было?.. Или пять?.. – он задумался, – Жестокость или любопытство? Пожалуй, и то, и другое… Вот так и я могу перестать бороться за жизнь, когда покинут силы». Мысль о жестокости вытянула другое воспоминание. Во внутреннем взоре появилась девочка с пятном вместо лица. Не помнил его. А, может, не хотел вспоминать? Боялся увидеть глаза? Ее застукали на месте, когда она копалась в чужой тумбочке. А до этого несколько раз пропадали то зубной порошок, то мыло, то крем какой-то. Тогда Жене было уже десять. Был пионерский лагерь. Черное море. Пальмы. Светлячки, поразившие детское сознание. Был их отряд – шестой – самый младший, в котором половина девочек и половина мальчиков, и «взрослое» собрание в девчоночьей палате. Была чья-то гнусная идея, которую поддержало большинство: воровке предстояло раздеться догола и выйти в общий коридор. Вспомнилось, что больше всех, почему-то, за это ратовали именно девчонки. И никто – и он в том числе – не сказал «нет». Все были «за». «И здесь тоже – и жестокость, и любопытство в одном лице? Сколько же позорных фактов в моей короткой биографии? – Женя с грустью усмехнулся, – Наверно, не зря…» Смутные догадки трансформировались в чувства и стали распирать грудь, взращивая желание выплеснуть из себя всю эту скверну.