Косой крест

– Что же делать? – спонтанно отреагировав на ситуацию, выплеснулось риторическое возмущение, – Что, что… – Женя вздохнул, – Ни-че-го.

Метров через двести нога начала меньше реагировать на ходьбу. Уже можно было не опираться на палку, прихрамывая не слишком сильно. А вот показался и долгожданный спуск. Вот-вот он услышит журчание воды. Увидит ее блеск в утренних лучах восходящего солнца. Женя остановился, пораженный увиденной красотой и одновременно мыслью о сложности преодоления возникшего препятствия. Крутизна спуска градусов сорок пять, не меньше. Профиль резко уходил вниз – в небольшое болото, над которым в паре метров от поверхности висела тонкая полупрозрачная полоса тумана. Из этого белесого покрывала повсюду причудливо торчал пиками сухостой. А еще живые березы и сосны – небольшого роста – со стволами и ветвями, искривленными условиями непреодолимой силы, располагались  на этой небольшой равнине так редко, что их, пожалуй, можно было и пересчитать.

Верхушки деревьев на западе болотного царства стали лучиться золотом. И, наконец, между ветвями последних рядов сосен у восточного края болота показался ослепительный край солнца. Небо переливалось всевозможными красками. Все цвета радуги, все оттенки, которые только можно представить, постепенно переходили в лазурный. Потом в голубой. А дальше – уходили в густую синеву   запада. Край солнечного диска, только-только показавшийся из-за горизонта,  ослепил глаза. И это великолепие на минуту заставило забыть обо всем на свете. Ушли куда-то боль, переживания и страхи. Ушла усталость с ее сводившей челюсти зевотой. Остался только восторг. Осенние закаты и рассветы Западной Сибири всегда поражали его воображение. В ясную солнечную погоду эта симфония красок не могла оставить равнодушной, наверное, даже самую черствую душу. Вот и сейчас Женя замер, завороженный красотой и великолепием божественного чуда. Оно заполнило все его существо. Изгнало хоть на мгновение вселенскую скорбь, копившуюся в душах предков и передавшуюся ему в виде страхов, обид, ненависти и всего того, что так мешает человеку быть Человеком.

Долго – минут десять Женя стоял и смотрел на восход светила. На восход супруга Земли. Восход бога всех тварей земных. Хотел ли, не хотел, но в этот момент он был язычником до мозга костей. Дикарем, завороженным великолепием и величием божества, без которого его, такая маленькая и непонятно зачем данная жизнь оказывалась не менее ничтожной, чем жизнь комара или пичужки, щебечущей Светилу свой незатейливый гимн. Эти величие и благость, снизошедшие на него сейчас и вызвавшие такой восторг в душе, где-то в глубинах бессознательной сути вошли в резонанс с другим событием. Там тоже были и величие, и восторг, и благость, освещенные божественным присутствием и оставившие такой яркий по силе след в памяти, без которого его настоящую жизнь теперь уже невозможно ни понять, ни представить.

10.

Он позвонил Маше, едва снял и бросил на пол рюкзак, прилетев домой после своей первой вахты. Уже слушая гудки, взглянул на часы – не рано ли. «Без четверти восемь… Рано – у нее каникулы». Но сомневаться теперь все равно поздно. Если даже спала еще – разбудил.

– Слушаю вас, – голос с чуть заметной хрипотцой заполнил душу радостью существования, распространяясь на все в пределах видимости.

– Маша! Это я…

– Женя? – по голосу он почувствовал, как она вся встрепенулась, – Ты уже в Гомеле?

– Да, – обрадовался он еще больше, – Вот… только вошел в дом… и сразу же звоню… Маша…

– Да, Женя.

– Маша, когда мы увидимся? Я сегодня буду в Речице… Приеду в контору за деньгами…

– Значит, сегодня, – просто ответила она.

– А где?

– Ты дорогу к нам не забыл?

– Я думал… – Женя замялся, – думал, мы побудем вдвоем…

– А дома никого. Я одна. Папа же с мамой в Пантынге. А Игорек… сам знаешь… Женя, я буду ждать тебя…

– Да, понял… – ему так хотелось сказать «Машенька», но не смог, – До встречи.

– Пока, Женя.

Через два часа он уже был в Речице. А еще через двадцать минут, узнав, на чем можно добраться до военного городка, около территории которого находилось барачного типа здание конторы, стоял в очереди к маленькому окошечку кассы за своим «длинным рублем».

Тем же маршрутом вернулся к вокзалу. Купил там семь ярких красных роз. И вскоре, взбежав по лестнице на пятый этаж, уже стоял у обтянутых темным дерматином дверей. Шляпки гвоздей, отливавшие золотистым цветом, словно блестящий шар гипнотизера, и колотившееся от волнения и подъема сердце, толкавшее в мозг пульсирующие потоки крови, вводили Женю в состояние какой-то внутренней дрожи. Он вполне был адекватен, и в то же самое время – спроси его – сказал бы, что сошел с ума. То, что они будут одни в квартире, казалось бы, не говорило ни о чем. Но это давало пищу чувствам, жившим сейчас своей собственной жизнью – с надеждой на такое далекое и такое близкое и простое человеческое счастье.