Один немецкий натуралист, прогуливаясь по побережью Мексиканского залива в Техасе, высказал убедительный довод в пользу науки тафономии. Йоханнес Вейгельт сформулировал свою точку зрения в книге Recent Vertebrate Carcasses and Their Paleobiological Implications («Современные скелеты позвоночных и их палеобиологическое значение»). Она явно не была рассчитана на брезгливых. На титульном листе перевода этой работы в моей библиотеке красуются десятки скелетов с обрывками плоти на костях, сваленные в зловонной заводи. «Скопление трупов лошадей, погибших от голода, рядом с Краславой, к западу от Даугавпилса», — гласит подпись. Это были брошенные жертвы революции в России. На фотографиях с обратной стороны книги изображена похожая картина — это не последствия кровавой бойни, а примеры того, что ждет после смерти всех позвоночных. Следом за аккуратными рисунками различных ископаемых созданий идут фотографии раздувшихся от трупных газов коров, высушенных рыб, аллигатора на различных стадиях разложения, выбросившихся на берег дельфинов и тому подобные иллюстрации. Все эти тела натолкнули Йоханнеса Вейгельта на мысли о том, как появились окаменелости, — скелеты животных одновременно представляли собой ископаемые находки будущего и выступали в роли пособий в естественных условиях, наглядно демонстрирующих, что происходило на протяжении более чем 508 миллионов лет существования позвоночных.
Опубликованная в 1927 году, его книга стала итоговым результатом шестнадцати месяцев исследований посмертной судьбы животных в Луизиане, Оклахоме и Техасе. Интересовали его, однако, не бедные на окаменелости местные горные породы, а современные животные. Ученый раздумывал о прошлом, пытаясь найти ответ на вопрос, который не давал Вейгельту покоя, когда он рассматривал музейные коллекции ископаемых. «Как умерли все эти животные? — спрашивает он в своей книге. Что случилось с ними, прежде чем они оказались заключены в породу? Какие именно условия позволили им сохраниться в столь большом количестве?» Как оказалось, разложение и сохранение останков определялись множеством изменчивых случайных факторов. На судьбу тела после смерти влияло все подряд: от времени года до того, как быстро оно было погребено, и каждые окаменелые останки сохранились благодаря уникальному стечению случайных обстоятельств. Чтобы в этом разобраться, Вейгельт принялся отслеживать все, начиная от обстоятельств смерти — извержение вулкана, землетрясение, смерть во льдах — и заканчивая тем, что происходит с телом под воздействием стихий в зависимости от того, сколько времени прошло до его погребения.
Так зародилась тафономия — наука на грани жизни и смерти, или, как частенько говорят про нее палеонтологи, наука «о том, что происходит между смертью и обнаружением»[169]. Специалисты, например Анна Кей Беренсмайер, продолжили исследования, пытаясь понять, что процесс разложения тела может сказать об этом существе и о среде его обитания. Анализируя события в обратном хронологическом порядке, мы можем мысленно восстановить судьбу скелета до момента его погребения в породе, а то и до смерти самого животного. Отсюда мы также можем двигаться вперед во времени, чтобы понять, что случится с нашими собственными останками.
Первым делом стоит рассмотреть, что вообще способно превратиться в окаменелость. Смерть безжалостно уничтожает информацию, крупица за крупицей. ДНК начинает разрушаться сразу же после смерти организма, со временем распадаясь на все более мелкие обрывки. Даже в самых идеальных условиях, например в случае смерти в холодной и темной пещере, гены внутри клеток неизбежно разрушаются, и от них в итоге мало что остается. На самом деле ДНК, содержащаяся в костях, распадается с относительно постоянной скоростью, подобно тому, как радиоактивные минералы постепенно превращаются в инертные, с периодом полураспада примерно 521 год[170]. Это означает, что спустя пять столетий в костях остается примерно половина изначально имевшейся ДНК даже при идеальных условиях, и математика нам подсказывает, что с таким темпом весь генетический материал в костях полностью разрушается примерно за шесть миллионов лет. Огромный период, если сравнивать его с продолжительностью человеческой жизни, однако в масштабах истории это довольно быстро. Таким образом, хотя ДНК в костях действительно сохраняется в течение долгого времени после смерти, наши гены — подобно нашей плоти — недолговечны и распадаются день за днем, пока от них ничего не остается. Поэтому нет никакой надежды, что кто-нибудь воскликнет «Бинго! ДНК динозавра!», изучая тираннозавра или его собратьев по мезозою. Генетический материал попросту не может сохраняться так долго, так что птицы — это ближайшие родственники велоцираптора, которых мы когда-либо сможем увидеть. Тем больше причин наблюдать за воронами с восхищением и соблюдая дистанцию.