Костяные часы

– Ну да, не вините меня, я человек маленький, – говорит Аркадий.

Д’Арнок выглядит совершенно изнуренным.

– Может, и так. Может, именно в этом мы себя и убеждаем. – Он трет глаз, смахивая воображаемую пылинку. – Так, сейчас я вскрою Сумеречную Арку, единственный путь внутрь, но предупреждаю: Слепой Катар пребывает в стазисе, в своей иконе в северном углу Часовни. Вы это сразу почувствуете. Надеюсь, он вашего присутствия не ощутит. Итак…

– Надеешься? – переспрашивает Осима. – Это что еще за шуточки?

– Деицид всегда связан с определенным риском, – огрызается Д’Арнок. – Иначе он не был бы богоубийством. Если вам страшно, Осима, ступайте вниз, к Садакату. Снизить риск можно тремя способами: не смотреть в лицо Слепому Катару на иконе, не шуметь и не делать резких движений, а также не прибегать к психозотерическим практикам Глубинного Течения, даже к обмену мыслями. Я могу применять заклинания Пути Мрака, не тревожа покой Часовни, однако Катар мгновенно ощутит психозотерические приемы еретиков. Наше святилище, как и ваш дом сто девятнадцать «А», оснащено сигнализацией и защитными и маскировочными полями, а если Слепой Катар почувствует присутствие хорологов, прежде чем рухнет Часовня, всем нам несдобровать. Ясно вам?

– Да уж куда ясней, – говорит Аркадий. – Прежде чем будить Дракулу, надо воткнуть осиновый кол ему в сердце.

Д’Арнок, не слушая его, творит заклинание Откровения. На краю Вершинного камня мерцает трехлопастный портал – небольшой, в человеческий рост. Сумеречная Арка. За ней виднеется Часовня. Содрогаясь от омерзения, я следую за Д’Арноком.

– Ну, вперед, – произносит кто-то.

Часовня Мрака, созданная Слепым Катаром, – тело некоего живого существа. Это чувствуется сразу. Если принять Сумеречную Арку за южную оконечность Часовни, то ромбовидный неф вытянут шагов на шестьдесят к северу, а в ширину, с востока на запад, – шагов тридцать; своды Часовни выше, чем ее протяженность. Каждая ее плоскость странным образом указывает на икону Слепого Катара в узком проеме северного угла, направляет к ней или еще как-то соотносится с ней, так что приходится прилагать все усилия, чтобы не смотреть на нее. Стены, пол и пирамидальный купол сложены из млечно-серого стеклянистого камня. Вся обстановка Часовни – длинный дубовый стол, установленный по продольной оси, две скамьи по обе стороны от него, и картина на каждой из стен. Иммакюле Константен объяснила Джеко смысл этих гностических полотен: синие яблоки Эдема в полдень восьмого дня Творения; демон Асмодей, которого царь Соломон заставил содействовать возведению Первого иерусалимского храма; истинная Богоматерь с близнецами у груди; и святой Фома в чертоге ромбической формы, таком же, как Часовня Мрака. Прямо под куполом парит переливчатая каменная змея, свернувшаяся кольцом и пожирающая собственный хвост. Плотно пригнанные друг к другу плиты стен как будто сплавлены воедино, и Часовня производит впечатление вырубленной в скале или выкристаллизованной из горной породы. Воздух и не свежий, и не затхлый, не теплый и не холодный, но в нем витает душок дурных воспоминаний. Здесь погибла Холокаи, и, возможно, здесь же погиб Си Ло; хотя мы и дали Холли надежду, никаких доказательств у нас нет.

– Минуточку, – шепчет Д’Арнок. – Я должен отринуть Невосприимчивость, чтобы мы смогли объединить наш психовольтаж.

Он закрывает глаза. Я отхожу в западный, тупой, угол Часовни, откуда в окно виднеются дюны, простирающиеся то ли на милю, то ли на сотни миль от Высокой гряды до Света Дня. Холли следует за мной.

– Взгляни вон туда, наверх, – говорю я. – Мы пришли оттуда.

– Значит, тусклые искорки в пустыне – это души? – шепчет Холли.

– Да. Их многие тысячи. – Мы подходим к восточному окну, где дюны тянутся к сгущающимся сумеркам Последнего Моря. – И они направляются вот туда.

Искорки приближаются к беззвездной пустоте и одна за другой исчезают.

– А Последнее Море – это действительно море? – спрашивает Холли.

– Сомневаюсь. Просто мы его так называем.

– А что происходит с душами, которые туда попадают?

– Ты сама узнаешь, Холли. Возможно, и я когда-нибудь узнаю. Может быть, даже сегодня.

Мы возвращаемся в центр Часовни, где Д’Арнок все еще погружен в себя. Осима указывает на купол Часовни и проводит в воздухе невидимую линию от вершины свода к северному углу, откуда за нами наблюдает икона. Я смеживаю веки, открываю глазную чакру и сканирую потолок в поисках упомянутой Эстер трещины…

Через миг я ее нахожу. Она начинается в центре купола и дугой спускается в тени, окутавшие северный угол.

Да, трещина там, но очень тонкая, и на эту еле заметную трещину сейчас рассчитывают, поставив на кон свои жизни, пять атемпоралов и одна простая смертная.

– Мне мерещится или эта картина действительно притягивает? – слышу я голос Холли и открываю глаза?

– Нет, не мерещится, мисс Сайкс, – отвечает Элайджа Д’Арнок, уже успевший прийти в себя.

Мы смотрим на икону. Отшельник в белом одеянии, складки капюшона ниспадают на плечи, обнажая голову и лицо с пустыми пятнами вместо глаз.