Костяные часы

– Ах, ты клянешься? Да еще и Богом? – с напускной тревогой произносит Иммакюле Константен. – Но твой Бог мертв. А давай-ка спросим у наших друзей-радиолюдей, сожалею ли я о своих обещаниях? – Она прикладывает ладонь к обрильянченному уху, притворно прислушивается. – Увы, Холли, нет. Тебя обманули. Я ни о чем не сожалею; а вот ты вскоре будешь глубоко раскаиваться оттого, что семилетняя сладенькая суперодаренная девочка так опрометчиво рассорилась со своей тайной подругой мисс Константен. Сама посуди, ведь тогда умерла бы только одна из Сайксов, а не все пятеро. Ну, если не считать Брубека. Так что теперь ты будешь громко стонать от сожалений! Кстати, мистер Анидр, любила ли стонать эта остеопорозная вдовушка в те времена, когда в ее гибком теле еще бурлили феромоны?

К Холли подходит Хьюго Лэм. Ямочка на подбородке, отлично сохранившееся тело красивого двадцатипятилетнего мужчины, презрительный взгляд.

– Нет, она всегда была молчаливой. Привет, Холли. А забавно все повернулось, правда?

Холли отступает на шаг. Одно дело – слушать рассказы о призраках, но совсем другое – увидеть призрак воочию.

– Что с тобой сделали?

Кто-то из анахоретов смеется. Хьюго смотрит на свою бывшую любовницу, потом обводит взглядом Часовню:

– Меня исцелили от ужасного хронического заболевания, именуемого смертностью. Оно поражает многих. Молодежь ему отчаянно противится, но даже самые стойкие в итоге превращаются в сушеные эмбрионы, в… струльдбругов… в покрытые варикозными венами, дряхлые, слюнявые… костяные часы… с циферблатами лиц, предательски показывающими, что времени осталось очень и очень немного.

– Именно что предательски! – заявляет Пфеннингер. – Великолепно подобранное слово, позволяющее нам плавно перейти к следующей теме. Итак, известно ли вам, Маринус, что в ваш узкий круг пробрался наш осведомитель?

Я борюсь с искушением ответить, что мы уже год как об этом знаем.

– Нет, не мистер Д’Арнок, – продолжает Пфеннингер. – Он обманывал вас всего семь дней. А этот целый год высасывал сладкие соки из вашей проклятой груди.

Что ж, как я и опасалась.

– Не надо, Пфеннингер.

– Да, это больно, но veritas vos liberabit[93]. Между прочим, ради своего удовольствия я готов даровать вам еще несколько минут…

Именно так. Сейчас Эстер, скрытая в сознании Осимы, спешно подготавливает психоферно. Дорога каждая секунда.

– Ну, развлеките меня, – требует Пфеннингер. – Или попытайтесь смутить мою душу.

Он поворачивается к Сумеречной Арке, прищелкивает пальцами, и к нам выходит Садакат. Его поведение претерпело разительные перемены: вместо скромного смотрителя перед нами – командир расстрельного взвода.

– Еще раз приветствую вас, дорогие друзья! – радостно заявляет он. – Передо мной стоял выбор: еще двадцать лет работы по дому, стирка, уборка, прополка, старость, катетеры, проблемы с простатой и так далее или же вечная жизнь, познание тайн Пути Мрака и купчая на дом сто девятнадцать «А». Хм? Дайте-ка подумать… Двадцати секунд на размышления больше чем достаточно… Нет, Путь дворецкого не для меня.

Холли ошеломленно восклицает:

– Вам же доверяли! Это же ваши друзья!

Садакат шествует к дальнему концу стола и по-хозяйски опирается на столешницу:

– Если бы вы были знакомы с хорологами дольше, чем пять дней, мисс Сайкс, вы бы поняли, что хорология – это клуб бессмертных, которые не желают делиться своими привилегиями. Как аристократы. Как жители страны Белых Людей – не хочется проводить расовую аналогию, но точнее не скажешь. Итак, имперский оплот белых богачей безжалостно топит утлые лодчонки беженцев из страны Угнетенных Черномазых. А я хочу выжить. Любой другой на моем месте поступил бы точно так же.

– Поздравляю с переходом на новое место работы, – с безупречной искренностью произносит Аркадий. – Теперь ты, Садакат, жнец человеческих душ. Редкая удача, но ты ее заслужил.

– Думаете, жалкий дворецкий-пакистанец не уловит вашего утонченного аркадского сарказма? – огрызается Садакат.

– И как же теперь прикажешь тебя называть, понтовщик? – спрашивает Осима. – Майор Здравомысл? Мистер Фискал? Иуда МакЯнус?

– Во всяком случае, меня уж точно не будут называть мистер Не-волнуйтесь-Садакат-рад-сдохнуть-спасая-наши-праведные-бессмертные-задницы!

– Садакат выполнил ваше поручение, – говорю я Пфеннингеру. – Отпустите его.

Пфеннингер небрежно поправляет галстук-бабочку:

– Маринус, не воображайте, что вам известны мои намерения. Будь вы всезнающей, не стали бы терпеть шпиона в своих рядах.

– Вы правы, я ни о чем не подозревала. Он следовал вашим приказам. Он за нами шпионил. И выбросил целых десять кило офисной липучки. Отпустите его.

Садакат визжит, как давным-давно, в беркширской психиатрической лечебнице Докинса, где он был моим пациентом:

– Никакая это не липучка! Это супервзрывчатка СН-девять, которую вы привязали мне на грудь!

– Маринус, он в чем-то прав, – говорит Аркадий, – потому что в рюкзаке была не просто офисная липучка, а высококачественный офисный пластилин…

Садакат вскакивает на скамью:

– Врешь! Из меня хотели сделать живую бомбу.