Котнэппинг

— Это вы непростой человек, — возразила Темпл. Он усмехнулся так, будто она только что проиграла очко в шахматной партии. — По крайней мере, должны быть непростым, чтобы делать то, что вы делали, а потом соорудить из этого писательскую карьеру. Насколько мне известно, Честер Ройял был далек от всякой сложности. У него были очень простые нужды: иметь власть и заставлять всех вокруг, особенно женщин, эту его власть чувствовать. Не думаю, что он бы мне понравился, будь мы знакомы.

— Полагаю, это было бы взаимно, — рассмеялся Хантер. — Да, у Честера была бешеная неприязнь к женщинам. Он вечно считал, что они хотят в чем-то его перегнать: в росте — в прямом и переносном смысле, в деньгах, в чувстве собственного достоинства. Возможно, его ожесточили все эти браки и разводы.

— Но я слышала, что его страх перед женщинами существовал гораздо раньше — еще в пору его медицинской практики. И при этом он был гинекологом!

— Большинство гинекологов — католики, вы знаете? Это правильно, католичество строго ориентировано на деторождение, если судить по запретам на аборты и средства предохранения. Честер не был католиком, и, я думаю, время от времени соглашался делать аборты подпольно, пока они не стали легальными со всех точек зрения.

— Я уверена, что только доктор, сочувствующий женщинам, стал бы в то время делать аборты.

Хантер грустно улыбнулся:

— Вы знаете, как выглядел аборт в те дни? Часто безо всякой анестезии, нет времени на тонкости, нет места, чтобы отлежаться… Я полагаю, Честер делал их из-за денег, вот и все. Из-за денег и ради того, чтобы сунуть свой нос в репродуктивную систему, безжалостно выдрать зародыш из матки. Вам, должно быть, известно, что ни в одном браке он не имел детей.

— Вы правда думаете, что он был такой монстр?

— Многие из нас такие монстры, Темпл. Я ни разу не причинил вред за время моей фиктивной медицинской карьеры. У меня индекс IQ сто семьдесят восемь, знаете ли. Но я не могу этого сказать о тех докторах с настоящими дипломами, которые работали рядом со мной. Мне всегда хотелось написать исследование на эту тему, но Честер уговорил меня сделать ставку на беллетристику. Я думаю, он боялся, что, если я напишу такую книгу, это может привлечь внимание к его более чем бесславному медицинскому прошлому.

— А может быть, он не хотел, чтобы вы очерняли его бывшую профессию.

— Возможно. Честер был более чем старомоден в желании ставить женщин на место, он жаждал контроля. Он стремился держать всех своих авторов в постоянном неустойчивом состоянии, они у него были, точно кошки на раскаленной крыше. Все люди вокруг были для него потенциальными врагами: женщины, которые могли бы загнать его под каблук, мужчины, которые сумели бы переиграть его на каком-нибудь поле. Он любил издеваться над своими авторами, играя на их незащищенности. Лично меня он заставил пять раз переписывать “Сломанные кости”.

— И зачем было это терпеть?

Хантер пожал плечами:

— Мне знаком этот тип по моему медицинскому прошлому. Я просто нанял литературного негра, который и переписывал все это снова и снова, пока Честер не решил, что достаточно унизил меня.

— То есть, вы ни разу не позволили ему взять над вами верх — ни в работе над рукописью, ни в авторских правах или деньгах?

— Ну, нет, я же не Мэвис Дэвис, — Хантер усмехнулся, заметив, что Темпл удивлена его осведомленностью. — Я раскусил его сразу. Он сделал ошибку в самом начале, попытавшись нарушить мои права. После этого он уже никогда не мог надуть моего агента ни на единый цент, до самой своей смерти.

— Похоже, что это вы его использовали, а не наоборот.

— Вот именно. У меня была хорошая школа — во всех этих больницах. И после них.

— Вы имеете в виду… тюрьму?

— По сравнению с играми, в которые играют там, все эти издательские страсти просто семечки. Кстати, о семечках — вы собираетесь все это съесть? Эта картошка размером с деревянный башмак.

Темпл продолжила орудовать вилкой:

— Еще бы! У меня в последнее время была идиотская диета: сплошной тунец. И я намерена вознаградить себя за мучения.

Остаток вечера она провела, вежливо расспрашивая Хантера о его романах. Большинство из них предлагало читателям невероятные сценарии ближайшего будущего, в которых действовали героические врачи, борющиеся с корпоративными клонами, убийственными сыворотками правды и генетически выведенной чумой, созданной благодаря мировому заговору.

Темпл понимала, что создание и развитие таких надуманных сюжетов приносило авантюрной натуре Хантера удовлетворение: он мог сколько угодно играть в доктора в своих романах и, вдобавок, быть при этом героем. Еще она понимала, почему пациенты доверяли ему, а женщины влюблялись, даже сомневаясь в его искренности: если вы хотите продать дешевку, продавец должен быть очень привлекательным.

— Что теперь будет с вашими книгами, ведь Честер Ройял умер? — Темпл доела последнюю картофелину за секунду до того, как официант начал убирать со стола.

— Ничего. Если “Пенниройял Пресс” закроется, любое крупное издательство будет радо заполучить меня и Мэвис Дэвис. Даже Оуэна Тарпа.