Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Ю. К.: Я так тебе скажу. В детстве, я упоминал Кабанова, был у нас и третий друг, мы всё время писали стихи. Это были шуточные стихи и лирические стихи, мы писали их на уроках вместо того, чтобы решать задачи по алгебре. Это правда. То есть была страсть к слову — это точно. Я и поступил в пединститут, на факультет русского языка и литературы…

И. С.: Это был уже тогда истфил?

Ю. К.: Тогда он назывался факультет русского языка и литературы. С историками нас потом слили, и окончил я историко-филологический факультет уже в шестидесятом году. В пятьдесят пятом поступил, в шестидесятом закончил. И тут надо тебе будет обязательно упомянуть, что в кругу друзей, с которыми я общался, были такие люди, как Визбор, Ким, Якушева, Петр Фоменко, эти четыре имени, Ряшенцева упомяни — пять имен.

И. С.: Аля того чтобы упомянуть, нужно сказать все-таки, что вас объединяло в вашем общении, ведь вы же все были на разных курсах?

Ю. К.: Мы были на разных курсах. Объединяла, я думаю, какая-то общая страсть к литературе, к слову и к чему-то такому новому, о чем сейчас мне даже трудно сказать, к какому-то открытию… Я не знаю, это мне очень трудно сейчас сказать, мне надо специально подумать.

И. С.: Наверное, было бы слишком просто сказать, что это была, положим, песня. КСП (* Клуб самодеятельной песни.) — это немножко другая область.

Ю. К.: Нет-нет-нет, это другая область, что-то другое. Я бы сказал, желание открыть что-то новое нас объединяло.

И. С.: И все вы в большей или меньшей степени экспериментировали и искали какие-то свои пути.

Ю. К.: Ну да. Визбор, Якушева и Ким пошли своим путем, Петр Фоменко ушел в режиссуру. Юрий Ряшенцев стал поэтом, а я стал детским писателем. Но детским писателем я стал… это особая тема… Это особый разговор. И. С.: Вот давайте сразу об этом и поговорим. Ю. К.: Ну, поговорим.

И. С.: Почему и когда именно вы стали детским писателем?

Ю. К.: Сейчас я тебе скажу. Итак, страсть к слову и к литературе владела мною с незапамятных времен, то есть еще со школьной скамьи. Владела она мною и в институте. Страсть к слову вообще. Изучение и попытка что-то писать происходили во мне всегда.

И. С.: В основном стихи изначально?

Ю. К.: В основном стихи, и прозу тоже я пробовал все время. Я пробовал все время, но не считаю, что пробовал удачно.

И. С.: Скажите мне, это была такая страсть, которая все преодолевает… или какой-то был пример перед глазами, или достаточно было импульса от учителя литературы?

Ю. К.: Нет-нет-нет. Это, ты знаешь, такое дело: хочется писать — сел да и записал. Это было, ну как тебе сказать, просто желание писать. Но пока мы учились в институте, мне это не удавалось, как-то не удавалось. Ну не удается человеку!

И. С.: Не удавалось что? Результат был не тот, которого бы хотелось?

Ю. К.: Результат был не тот, которого мне хотелось. Я писал, но результат считал плачевным. Я не мог или еще не мог. Несмотря на то что меня ребята любили, конечно, очень и все ко мне хорошо относились, тем не менее я не достигал никакой высоты. Я это знал… В этот же момент я занимался живописью, но, может быть, живопись не будем вообще трогать в этой статье?

И. С.: Я думаю, не будем трогать.

Ю. К.: Не надо, займемся литературой… только. Там где-то, может быть, строчечку ты можешь написать, если захочешь… Значит, дело в том, что уже где-то в шестидесятые годы я начал писать рассказы. Эти рассказы касались моей деревенской жизни.

И. С.: Вот интересно, давайте это немножко вспомним.

Ю. К.: Сразу после института я был послан в село Емельянове Татарской АССР по распределению, тогда это так называлось. Это, значит, село Емельянове Лаишевского района…

И. С.: Лаишевский?

Ю. К.: Лаишевский, да. Ты когда напишешь, ты мне дашь, я вычитаю… Там я работал в школе и был преподавателем самых разных предметов. Самых разных — география, история, русский, литература, пение и все такое.

И. С.: Вы там не единственный учитель были в этой школе?