Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Ю. К.: Там было несколько учителей, но учителей пятого-шестого-седьмого классов не хватало. Я зарабатывал бог знает сколько по тем временам. Здорово зарабатывал, надо тебе сказать. Можешь, конечно, здесь использовать легенду, которую я всюду рассказываю, о том, что первыми моими рассказами были тексты диктантов для учеников, и можешь процитировать вот это:

На полу сидела мышь.
Вдруг вбегает грозный муж
И, схватив огромный нож,
К мыши он ползет, как уж

Хватит этих четырех строк. Это на правописание шипящих был диктант. Но это все были такие шутки и чепуха, это нельзя считать ничем серьезным, я никогда к этому серьезно и не относился. Это было просто легкое хулиганство по поводу правописания шипящих. Вот и все… Опускаю, я многое опускаю, но важное сказать надо. По возвращении из Татарии я написал несколько рассказов. И уже там написал.

И. С.: Вы отработали там срок свой?

Ю. К.: Да, я отработал там срок и вернулся в Москву.

И. С.: В каком году?

Ю. К.: В шестьдесят третьем. И написал целый ряд рассказов, связанных с Татарией. Надо сказать, что в этот момент я познакомился с Юрием Домбровским, которому я показал всего один рассказ, он назывался «Октябрьские скоро», октябрьские праздники имелись в виду. Но это тебе тоже не обязательно упоминать, название даже рассказа. Рассказ нигде не напечатан, и я сейчас не считаю возможным его печатать, но Домбровский пришел в восторг. И отнес мой рассказ в «Новый мир» со словами… он называл мою прозу «жестким рентгеном». Вот это ты можешь употребить. Это слова Домбровского.

И. С.: А как вы с Домбровским познакомились, где это было?

Ю. К.: С Домбровским я познакомился как иллюстратор его книги. Я иллюстрировал «Вторую по качеству кровать» со всеми ее принадлежностями. Но это несущественно, это ты можешь не говорить. Я познакомился с Домбровским и дал ему этот рассказ почитать, и он ему очень понравился. Понравился настолько, что он понес его в «Новый мир». В «Новом мире» рассказ ласково отклонили. Хотя могли бы и напечатать. Это были годы, когда там печатался Войнович, уже был напечатан «Иван Денисыч…» («Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына.) и напечатан уже Домбровский с «Хранителем древностей». Поддержка Домбровского, конечно, для меня очень серьезной была… Юрий Осича Домбровского…

И С. Это один из Юрий Осичей в вашей жизни.

Ю. К.: Один из Юрий Осичей, да. Один из четверых Четвертый— я.

И. С.: Подождите, третий — Визбор, а четвертый?

Ю. К.: Визбор и Коринец. Это из магистров, конечно.

И. С.: А что, еще были?

Ю. К.: Да. Есть и сейчас. Кроме меня (Узким кругам известно «тайное» общество Юрий Осичей, в которое кроме вышеперечисленных лиц был посвящен некий таксист, однажды подвозивший Ю. Коваля и также оказавшийся Юрий Осичем.). Теперь слушай дальше…

И. С.: То есть вы уже пробовали писать, но все-таки еще тыркались, да?

Ю. К.: Я тыркался, но у меня уже было достаточное количество рассказов, которые я сейчас не печатаю, потому что позже я записал сильнее значительно. Зачем нам, собственно, ворошить?

И. С.: Логично.

Ю. К.: Где-то они валяются. Несущественно. Тут случилась очень важная вещь, если считать меня писателем-шестидесятником, то нужно сказать вот что: я вдруг понял, что у меня не хватит сил. Если «Новый мир» даже после рекомендации Домбровского отклонил меня, за что я их до сих пор не хвалю… Не обижаюсь, но и восхвалять не стану, так скажу тебе. Я понял, что мне не пробиться никогда.

И. С.: А почему вы это поняли?

Ю. К.: Я понял по состоянию дел на тот день, так обстояли дела на тот день. Что бы я ни написал, как бы я ни написал, как бы совершенно я ни писал, как бы прекрасно я ни написал — не напечатают. Ни за что.

И. С.: Почему? Не хватало пробивной силы или силы расталкивать локтями или потому (а может быть, и потому еще), что написанное не подходило под существующие шаблоны? Ю. К.: Здесь очень трудно сказать. Мне кажется, что я всегда выпадал из какой-то общей струи.

И. С.: Потому что хотели выпасть?

Ю. К.: Нет, Ир, потому что так устроен. Я не хотел выпасть. Конечно, о Ленине я писать бы не стал… Яне умею. Я просто не умею, пойми. Я не могу, не попадаю. Вот какая беда, я не попадаю, не влезаю. И в этот момент я понял, что не попаду никогда… Никогда. Я себя готовил к будущему художника. Совершенно случайно, при помощи Холина и Сапгира (не при помощи, а под их воздействием), именно Холина Игоря Сергеевича, поэта, я написал несколько стихотворений для детей. Холин отнес их в «Огонек», и там было неожиданно напечатано мое стихотворение.