Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

тут всплеснулось вдруг такое веселье, будто чашу с пуншем внесли и поставили на стол… Правда, цены в этом кооперативном духане были совершенно несусветные, и, расплачиваясь, наши рыцари оставили там, кажется, всю свою наличность. Мы с Маринкой за них переживали, но они держались стойко: нам, мол, не привыкать. Настоящие гусары и поэты.

Он, разумеется, был поэт, наш Юриосич. И именно поэтому — такой ослепительный прозаик. Ведь в прозе всего драгоценнее — вещество поэзии (а в настоящую поэзию всегда подмешана проза). Он, по-моему, над каждым абзацем работал, как над строфой — стройной, причудливой, совершенной. И это умение двумя-тремя фразами нарисовать законченный портрет! Вот она, вся человеческая комедия, вся галерея людских типажей — в коротеньком рассказе «Клеенка». Недоверчивый угрюмец Колька Дрождев, слезливая скандалистка тетка Ксеня, кроткая Манька Клеткина, ходячий хватательный рефлекс — мамаша Мирониха. И блаженный, отрезающий от своей радости всем по кусочку дядя Зуй…

Да, а про фонарик, про поплавок небесный, мне потом объяснили: это Юриосич нарисовал блесну. И то сказать, не всякий ли поэт есть ловец человеков?

Он выступал вместе с Юлием Кимом в каком-то доме культуры, а после концерта подписал и подарил мне новую книжку, «Опасайтесь лысых и усатых». Кто-то взял ее почитать и не отдал. Я нашла и купила другой экземпляр, но за подписью ехать было уже не к кому. А я съездила бы, не поленилась.

Давно, еще в ученические годы, зашел у нас в студии как-то спор: можно ли да нужно ли говорить с детьми о смерти. Тогда умница Яков Лазаревич принес и прочел нам вслух рассказ Коваля «Вода с закрытыми глазами». Теперь, когда я его перечитываю, в ушах всегда звучит чуть заикающийся, подрагивающий голос Акима:

— Ты бы заплакал, если б я умерла?

(Это Нюрка спрашивает, первоклассница, дяди-Зуева внучка.)

— Конечно, — серьезно ответил я.

— А мне кажется, никто бы не заплакал.

— Вся деревня ревела бы. Тебя все любят…

И еще:

«Я расстелил на траве куртку, улегся и стал слегка умирать, поглядывая, впрочем, на солнце, которое неумолимо пряталось за деревья. Так не хотелось, чтоб кончался этот день. Еще бы часок, полтора».

Сентябрь 2007 года

Марина Москвина. Вода с закрытыми глазами

Если б инопланетяне прочитали Коваля,

они бы прониклись симпатией к землянам.

Дина Рубина

Однажды был праздник Юрия Коваля. Он был веселый, как бразильский карнавал. И на этом празднике поэт Яков Аким сказал:

— Чтобы понять, дорог нам писатель или не очень, надо представить, что бы было, если бы его не было.

И вдруг наступила ужасная тишина. Все начали это себе представлять.

Первым исчез клест Капитан Клюквин со своей песней и клювом, скрещенным, как два кривых костяных ножа.

Не стало на Земле деревни Чистый Дор. Куда-то утекла вода с закрытыми глазами и укатился глиняный кувшин, наполненный осенним ветром листобоем.

И вот что страшно: Вася Куролесов так и не узнал, что он гений милицейского сыска. Он отказал маме Евлампьевне в ее мольбе о поросятах, не взял мешок из-под картошки, не поехал на рынок и не привез вместо парочки славных поросят рыжего облезлого Матроса.

Грохочут выстрелы, и старый вор Рашпиль, который сидел в тюрьме триста или четыреста раз, гуляет на свободе, грозя ножиком, а Вася — ни гу-гу!..

Покорный судьбе недопёсок весь недопёсий век с потухшим взором просидит в клетке. И ничего с ним не случится. Ничего.

В звездном небе, боюсь, не появится Орион, тот, что важнее всего в жизни Коваля.

И напрасно близкие, хриплые голоса — абсолютно неизвестно чьи — будут звать и кричать из-за утла: «Юра, Юра, про нас напиши!..»

— Остановитесь! — сказали мы. — Больше не надо. Плохо нам без него бы пришлось. И как все-таки здорово, что есть на свете писатель Юрий Коваль.

О, недопёсок Наполеон Третий! Круглые уши, платиновый мех! Если б я, будучи подростком, узнала историю о Вашем дерзком побеге со зверофермы, как здорово поддержал бы меня Ваш нос, точно обращенный на север.

Но именно в моем детстве не было ни Наполеона, ни Юрия Коваля. И в переходном возрасте не было. Только, считай, в зрелые годы они и появились.

Нас познакомил Яков Аким, который учил меня детской литературе. Однажды он привел к нам на семинар Коваля — и Коваль, конечно, меня поразил. Особенно поразил меня этот уголок тельняшки, светивший через вырез воротника. Он звал в какие-то такие дали, что уже было неважно, целая там у него тельняшка или треугольный кусок, пришитый к майке, который оторвал от себя ударник Витя Котелок из книги «Самая легкая лодка в мире».