Коварный искуситель

– Она в безопасности. Пока, – зловеще произнес Деспенсер, но по лицу Уильяма она поняла: от нее что-то скрывают, – и не ошиблась: – В караулке замка Берувик.

Нет! Белла почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ей стало дурно.

– Полагаю, если вы откажетесь нам помочь, для нее найдется свободная клетка, – прибавил сэр Хью.

Нет, господи, нет! Ужас схватил ее за горло, потом перед глазами все почернело.

Через несколько часов Лахлан пустился в обратный путь, после того как увел своих преследователей далеко на юг. Бросив коня и позаимствованную у покойника слишком тесную для него кольчугу на берегу – в надежде, что они решат, будто он ушел морем, – он, сделав крюк, отправился назад пешком.

Дорога казалась бесконечной. Громкие удары сердца отдавались где-то в горле. Если что-нибудь случится с Беллой…

Лахлан пытался не думать об этом, сосредоточиться на происходящем вокруг, однако страх так глубоко укоренился в его сознании, что никаких сил и решимости не хватало, чтобы с ним справиться.

Несколько поисковых отрядов до сих пор рыскали вокруг монастыря, однако в той части леса, что примыкала к полуразвалившейся хижине, стояла зловещая тишина. Все его чувства обострились. Время от времени Лахлан слышал вдали собачий лай – где-то за спиной, – но, похоже, англичане еще не додумались отправиться на его поиски.

Слишком уж спокойно было в лесу. Лахлан не мог избавиться от ощущения, что это не к добру, и с каждым шагом дурное предчувствие сгущалось над ним, как тучи.

Сердце требовало, чтобы он бежал к Белле, бежал со всех ног, но Лахлан ступал осторожно, готовый затаиться при малейших признаках опасности. У него не было права на ошибку. Он не допустит, чтобы чувства опять взяли над ним верх. Только не в этот раз!

«Господи, пусть с ней ничего не случится!» Лахлан мысленно повторял эти слова как молитву, только кто станет его слушать, после стольких лет богохульства?

Он держался в тени, пробираясь сквозь деревья и кусты и время от времени останавливаясь, чтобы удостовериться – нет ли где засады. Ничего. Зимой безмолвствовала даже природа.

Когда наконец в поле зрения возникли поляна и ветхая хижина, Лахлан вовсю задыхался, словно сдерживал дыхание уже несколько часов кряду.

Он осмотрел залитый лунным светом пейзаж: вода справа; лошади привязаны к дереву именно там, где он их оставил; чуть дальше – бревенчатая избушка. Деревья несколько загораживали обзор, однако в щелях ставен он видел слабый огонек масляной лампы.

Лахлан замедлил шаг. Каждый нерв был на пределе. Зрение, слух говорили, что все в порядке, но инстинкт настаивал на обратном.

Вдруг над головой что-то треснуло. Лахлан обратился в камень. В следующую минуту он услышал шелест листьев и догадался, что это всего-навсего или птица, или какое-то животное в ветвях, и, переведя дух, двинулся дальше. Оказавшись в двадцати футах от сторожки, поднес руку ко рту и, подражая сове, издал звук наподобие уханья – предупредить Беллу о своем приближении, потом стал ждать ее ответа, слушая стук собственного сердца и шум крови в висках.

Ответ пришел: мелодичная песнь соловья, – сладчайшая музыка для его ушей. Слава богу, все хорошо.

В несколько широких шагов Лахлан преодолел последние футы и толкнул дверь, в душе надеясь, что Белла тут же бросится ему на шею. Каково же было его удивление, когда он увидел, что любимая сидит на стуле перед камином, спиной к нему.

– Белла?

Она обернулась к нему лишь настолько, что он видел ее профиль, как будто опасаясь посмотреть ему в глаза. Ее лицо было неподвижным и мертвенно-бледным, будто высеченным из мрамора. По щекам струились слезы.

Холодный пот побежал по его спине. Лахлан бросился к Белле, взял за руку. Рука была холодна как лед.

– В чем дело? Что случилось?

Не успел Лахлан договорить, как получил ответ: снаружи послышался шум, и в следующую минуту толпа солдат окружила их, точно стая стервятников.

Нет! Ум осознал то, чего не принимало сердце. Лахлан бросился назад, в открытую дверь, отказываясь верить, что это происходит на самом деле, но когда увидел, что из-за деревьев выходят Комин и Деспенсер, с неизбежностью понял правду: Белла заманила его в ловушку.

Он был потрясен, поражен всеми фибрами своего существа. Горечь предательства вонзилась в сердце как нож.

Неужели опять? Не может быть, чтобы он снова совершил все ту же ошибку. Она же его любит; она бы никогда его не предала. Должно быть какое-то объяснение.

Когда к нему подошли, чтобы схватить, он успел обернуться к ней и спросить:

– Почему?

Если Лахлан надеялся, что она станет отрицать, то его ждало горькое разочарование.

– Прости! – крикнула она, с искаженным от отчаяния лицом. – Господи, Лахлан! Прости меня!

Солдаты схватили его сзади, и Лахлан не стал сопротивляться, когда его потащили прочь. Значит, правда…

– У них Джоан! У них моя дочь!

Глава 21

Они ей солгали.