Козельск - Могу-болгусун (СИ)

поклонялись языческим богам, которые охраняли их капища ввиде деревянных

истуканов, поставленных на самых видных местах.

Среди купцов и ремесленников послышался дружный говорок: – Зачем нам чужие указы, когда у нас есть своя вера, она идет от наших

пращуров-вятичей.

А воевода Радыня дополнил гневную речь Мечника, выражая мнение

большинства из присутствующих. Сейчас он не помышлял об обиде на столбового

боярина, а думал о том, как объединить народ в единый кулак и как отбить

мунгалов от стен крепости:

– Наша вера помогала нам и ворога одолеть, и родовой корень

сохранить, – он резко опустил руку вниз. – У нас есть свой бог, который

простер над нами свои крыла.

Кто-то опередил его и закончил предложение громким восклицанием: – Это наш бог Перун. Княгиня испуганно покосилась на митрополита, затем перевела беспокойный

взгляд на сына. Василий Титыч продолжал стоять так, словно он превратился в

деревянного идола, главного в вятском святилище посреди дебрянских

девственных лесов, окруживших Козельск со всех сторон. Он и правда стал для

отцов города, как и для козлян, идолом, на которого они молились и за

которого были готовы отдать жизни.

Джагун Кадыр сидел на мохнатом коне и наблюдал, как воины его сотни

ставят для него походную юрту, изредка щелкая трехвостой плетью и хрипло

отдавая приказы. Он обрел былую уверенность в силах после того, как

возвратился живым от джихангира, которому передал плохую весть от Гуюк-хана, командующего левым крылом войска. Сиятельный, вместо того, чтобы отрубить

ему голову за плохие новости теперь от саин-хана, приказал пополнить его

растерзанную сотню, от которой осталось десять человек, девятью десятками

лучших воинов и отправил в тыл на поправку. Кадыр отделался от чингизидов

тем, что ему вырвали остатки ноздрей раскаленными клещами, красовавшиеся на

лице после того, как его прямой нос с легкой горбинкой срезал ударом меча

урусутский ратник при осаде города Резана. Тогда он был десятником и только

начал проявлять чудеса храбрости, за которые позже был удостоен звания

сотника. Кадыр окончательно уверовал в судьбу и теперь желал одного –

оправдать доверие монгольских ханов-небожителей и исполнить данное

обещание-быть первым на стенах крепости Козелеск. На груди у него уже висела

металлическая вместо деревянной пайцза, и он мечтал поменять на ней еще

рисунок. В татаро-монгольском войске подобное было возможно, несмотря на то, что Кадыр был кипчак, здесь ценились два качества – быстрый ум в сочетании с

безрассудностью, то есть, то самое противоречие, из которого возгоралось

пламя, освещавшее потом до смерти боевой путь счастливца, отмеченного

вниманием аллаха. А Кадыру слава была нужна больше, чем другим, ведь он еще

не имел ничего: ни семьи, ни земельного надела, ни скота, ни даже дома в

кишлаке, из которого ушел на войну с урусутами. Его лицо уже было

изуродовано, а тело исполосовали множество глубоких шрамов, дававших о себе

знать ноющими болями. Никто из дехкан не отдаст за него свою дочь, будь она

даже не красавица, как никто из соплеменников не протянет руку помощи, если

он вернется с войны обыкновенным воином, не пригнавшим телеги с добром.

Неудачи начали преследовать Кадыра после урусутского города Тыржика, когда

от сотни осталось десяток воинов и когда орда повернула в родные степи.

Тогда он потерял не только славу, ходившую за ним по пятам, но и табун

урусутских мощных коней, стадо коров с овцами и две арбы, доверху груженные

мехами с предметами быта. Все это отбил с большей частью обоза тыржикский

разбойник Кудейар, напавший на войско сзади. Надежда осталась лишь на

богатую крепость Козелеск, оказавшуюся на пути следования, больше не было

никаких надежд ни на что.

– Гих, гих, – покрикивал Кадыр на воинов, косясь на хмурое небо. –

Быстрее, лентяи, иначе я пройдусь по вашим спинам вот этой плетью.

– Джагун, ты лучше бы пригнал сюда хашаров, – огрызнулся один из них. –

А мы бы пока расслабились хорзой из турсуков.

– Местные хашары не знают, как ставить юрты, – недовольно отозвался

Кадыр. – Они научатся этому тогда, когда пересекут Каменный Пояс, и когда

перед глазами у них будет торчать вечный пример.

– Ты прав, джагун, человек без примера может превратиться в дикого

животного, – согласился тот же воин, и добавил. – Но хашаров до Каменного

Пояса еще надо довести живыми, а хорза вот она, плескается в турсуках на

наших поясах.

– Не за горами обеденный перерыв, и вы снова обожретесь

шурпой-похлебкой с кусками жеребятины, можете приправить еду хмельным

напитком, – резко сказал джагун. – Гих, харакун, скоро опять начнется этот

нудный урусутский дождь.

– Я не харакун, я воин непобедимой орды! – вскинулся ордынец в доспехе, которого обозвали чернью. Глаза у него с угрозой покосились на обидчика. Кадыр ничего не ответил, он завернул морду коня и поехал навстречу