Кожа

От беспокойства, что Хоуп может ее оставить, Принцесса стала рассказывать, как ей удалось купить эту вот самую заграничную карету со стеклами и фонарем. И что она владеет двумя деревнями, в которых двести восемьдесят душ. Она так и сказала — souls. И это не считая женщин и детей. Хоуп догадывалась про что-то подобное. Она уже понимала, как тут все устроено. Как и в ее Первой стране. Меньшее количество людей владеет огромным количеством людей. Вторые — работающие, первые — хозяева. Только в стране, которая стала для Хоуп Второй, кожа работающих и хозяев — одного цвета. Ей хотелось, чтобы из-за этого или из-за чего-то другого здесь все оказалось не так категорично плохо. Пока все это Хоуп думала, Принцесса протянула и подарила ей шерстяные варежки, которые совсем недавно связала неработающей Маруся. Чрезвычайно красивые, сильно теплые, белые, с синими узорами — смешанного народного стиля с классическим хозяйским, то есть, скорее всего, французским. Главное, варежки были связаны с очевидной слепой любовью — любовью работающей к своей неработающей. Хоуп взяла их, белые, в свои темные руки и с удивлением посмотрела на них. Марусины щеки покрылись красной коркой, она заплакала и стала обиженно жаловаться Хозяйке — очевидно, на ее же поступок. Принцесса наклонилась к сиденью напротив и принялась бить Марусю по лицу. Та просто продолжала плакать. Хоуп невзлюбила Принцессу сразу, а теперь она ее ненавидела. Но ей было привычно находиться рядом с человеком, которого она ненавидела. Хоуп крикнула — стоп! — и схватила Принцессу за руку. Маруся перестала плакать, Принцесса — пытаться бить. Вдвоем они, похожие друг на друга, глядели на Хоуп с огромным удивлением. Обе сели прямо и поехали дальше молча. Маруся через навес лба глядела на Хоуп возмущенно: та посмела перечить Хозяйке.

Хоуп хотелось выйти из коробки на колесах. На ней были теплое пальто и шапка из собаки. В руках — шерстяные варежки. Она могла дойти пешком до того гостевого дома, успеть найти Настоящую принцессу, уехать с ней в Главный город, где, Хоуп слышала, река закована в гладко обтесанный камень, подождать, пока вырастет сын служащих, и родить ему детей. Но Хоуп заметила, что Принцессе неловко. Что она как-то иначе, по-новому посмотрела на Марусю, на свои кольца, на меховую свою шубу, на эту слишком дорогую для нее коробку на колесах. Принцесса постоянно пребывала в беспокойстве, злости, но то, что той неловко, Хоуп ощущала впервые. Маруся тоже почувствовала изменение Хозяйки и теперь сжалась от страха своим круглым телом до маленького, почти подросткового. Изменение Хозяйки означало — изменение ее мира. Маруся не была готова к изменению.

Хоуп знала, что и в ее Первой стране не все работающие ненавидели неработающих. Некоторые, тоже домашние, уважали и даже любили их, считали себя частью их семьи. Но отношения Принцессы и Маруси были совсем больные. Работающая исполняла все просьбы, часто напрасные, значит — капризы. Растирала ей ноги (которые то ли мерзли, то ли болели), дула ей на чай, мелко резала ей еду, одевала ее, раздевала, причесывала, выносила ее горшок, вязала и шила на нее в разных, даже вполне хозяйских, стилях — и Принцесса всегда говорила, что это ужасно и некрасиво. Доедала ее еду, пекла ее любимые маленькие пироги с грибами и покупала в лавках застывшую губчатую массу из протертых яблок. Сидела рядом ночами, если Принцесса говорила, что ей нездоровится. Маруся часто любила рассказать Хозяйке, что она видела, слышала, пока ходила в церковь или лавку, чему она порадовалась или чему удивилась. Неработающая не слушала вовсе или называла работающую дурой или идиоткой. Но главное, стоило Марусе хоть в чем-то ошибиться и повести себя не по-работающему: подать слишком горячую еду, не вынести вовремя горшок, слишком усердно дуть на чай и сильно остудить его, подпалить маленькие пироги, уронить что-то, отказаться что-то делать или высказать Хозяйке свое недовольство, — Принцесса била ее. Руками, чаще всего по лицу или обратной стороне шеи. Притом Хоуп видела, что неработающей необходимо было избивать свою работающую раз в два-три дня, иначе у той начинали дрожать руки и нижняя губа и начинал даже прыгать глаз. Принцесса будто так справлялась с тем, что вообще живет. Маруся всегда была готова к побоям, но всегда искренне снова боялась и плакала. А потом смиренно ходила с распухшими от ударов губами, поцарапанной ногтями и перстнями кожей на щеках, лбу и шее.

Коробка на колесах перестала трястись и звенеть. Они встали. Лошади выдохнули. За стеклами в обе стороны виднелось поле. Значит, застряли. Наваждение перемены пропало. Принцесса вытянула правую ногу в сапоге, положила ее на колени Марусе и велела растереть. Маруся обрадовалась, сняла бережно с неработающей ноги сапог, носок, потом чулок и принялась ее массировать. Принцесса посмотрела на Хоуп победительницей, а Хоуп посмотрела в белое поле. Она решила пережить с Принцессой зиму, а потом уходить.