Козлоногий Бог

Она всегда испытывала очень сильные чувства к Греции времен ее рассвета и имела твердую убежденность в том, что когда-то была посвященной в мистерии Матери Земли. Ее детская фантазия о быстром и свободном беге в короткой юбке с разрезами, из-за которых спартанские девушки снискали дурную славу обнажающих бедра у всей остальной Греции, уступила место, когда она стала старше, другой фантазии, в которой она была жрицей и посвященной, знающей самые глубокие тайны, а мальчишка, бывший ее товарищем в детских грезах, превратился в посвященного жреца Мистерий. Незадолго до того, как на сцену вышел Хью, она прочитала в одной из книг, взятой на распродаже у Джелкса, о причинах негативного отношения отцов ранней церкви и их обвинений в адрес языческих верований, которые они всеми силами стремились вытеснить. Она знала, что так называемые храмовые оргии были совсем не тем же самым, что и карнавал Ми-Карем[46], с которым их сравнивали, но были священными и жертвенными действами, в которых не было места никаким человеческим чувствам.

В кульминационный момент Мистерий Матери-Земли гасли все огни храма и Верховный Жрец вместе с Верховной Жрицей спускались в темноту подземной часовни, где и совершали соединение, которое было не менее священным, нежели поедание Плоти и распитие Крови Христовой. Она знала, насколько сильную магическую связь создает акт соединения между мужчиной и женщиной, независимо от того, любят ли они друг друга или ненавидят, или и вовсе используют друг друга с презренным безразличием. Если создать столь сильную связь могло даже простое потакание животному инстинкту, то какой же тогда должна была быть связь, созданная в результате столь священного действа в храме Элевсина?

— Знаешь, что я думаю, Хью? — спросила она, нарушив долгую тишину, повисшую в полумраке комнаты. — Я думаю, что перед нами открывается путь, который приведет нас к каким-то совершенно прекрасным вещам, если только нам хватит смелости пройти по нему. Я ступлю на него, если это сделаешь ты, но помни, что как только мы это сделаем, обратной дороги уже не будет.

— Это то, о чем я и сам начал подозревать, — ответил Хью. — Я пытался вернуть все обратно этим утром, когда испугался из-за тебя и Амброзиуса, и понял, что это все равно, что пытаться плыть против течения. Не стоит даже думать о том, что это можно будет сделать, пройдя больше половины пути. Придется дойти до конца. Но понимаешь, Мона, меня пугает мысль о том, что Амброзиус может сделать с тобой, когда проявится, ибо я не имею совершенно никакой власти над ним.

— Мне придется самой разобраться с Амброзиусом и договориться с ним, — ответила Мона. — Другого пути нет.

— Не завидую я тебе, — сказал Хью, — И как бы мне хотелось знать, что ты мне скажешь, когда я снова стану собой после вашей беседы. Честно говоря, мне кажется, что Амброзиус легко мог бы придушить тебя.

— Меня это не волнует. Зато волнует кое-что другое.

— Что же, Мона? — лицо Хью начало странным образом меняться, пока он сидел в своем кресле, пристально глядя на нее. У нее даже возникло стойкое ощущение, что появление Амброзиуса было не за горами. Однако начать этот разговор было нелегко и она пыталась найти подходящие для этого слова.

— Меня беспокоишь ты, потому что мне кажется, что тебя что-то гложет. Может быть, расскажешь, в чем дело?

Хью беспокойно заерзал в кресле и отвернулся.

— Так вот почему ты не хочешь поехать к своей приятельнице на выходные?

— Да.

— Ты с таким же успехом могла бы это сделать. Я должен научиться ходить самостоятельно.

— Нет, не должен. Ты не сможешь ходить без моей поддержки, Хью. Во всяком случае, пока. Неужели ты этого не понимаешь?

— Да, я прекрасно это понимаю, но я решил, что должен попробовать. Я не такой дурак, чтобы не понимать, как ты ко мне относишься. Ты очень добра ко мне, но если я переступлю установленные тобой границы, то ты вышвырнешь меня также, как вышвырнула бы из рук горящие угли. Я могу пользоваться твоей добротой и твоим обществом только до тех пор, пока не переступлю этих границ; но если я вдруг забудусь, то снова останусь один. И я принимаю это, Мона. Это все, на что я мог надеяться, и больше, чем я мог ожидать, и я думаю, что мне стоило бы считать себя счастливчиком и быть чертовски благодарным за то, что мне было дано так много.

Он внезапно поднял глаза и посмотрел на нее.

— Странно, не правда ли, как все повторяется в жизни? На таких же точно условиях я жил и со своей женой. Наверное, это потому, что у меня духовный диабет — я могу выжить, только если буду придерживаться голодной диеты.

Мона положила руку ему на колено.

— Ты знаешь, что существует связь, которая привязывает меня к тебе также, как и тебя ко мне?

— Да, я знаю, что она есть. И я видел, насколько тебя это напрягает.

— Так было поначалу, но теперь у меня совсем другие чувства на этот счет.

— Полагаю, ты не хочешь выйти за меня замуж, Мона?

— Не сейчас, когда всё обстоит именно таким образом. Это будет не честно.

— Ну, в этом нет твоей вины.