Козлоногий Бог

— Но ты только что говорил о своей благодарности.

— О, да будь оно все проклято, это все равно, что наступать на больную мозоль. Ты наступаешь на нее просто потому, что думаешь, будто бы она болит из чистого упрямства.

Мона встала. Разговор по душам, который она завела с Хью, явно не задался. Он раздражался сам и раздражал этим ее. Если брак с ним был чем-то подобным, то она определенно не хотела бы его заключать. Лучше уж она будет выживать самостоятельно и сохранит свою свободу.

— Боюсь, я повел себя, как скотина, Мона.

— Боюсь, что да.

— Я хочу, чтобы ты меня поцеловала.

— Почему, ради всего святого, я должна целовать тебя после того, как ты вел себя весь сегодняшний день?

— Если бы здесь был Амброзиус, он бы не стал выпрашивать поцелуй, а взял бы его силой. Ей-богу, почему бы мне не попросить Амброзиуса поцеловать тебя для меня? Это было бы довольно забавно.

— Если ты так поступишь, я тебя никогда не прощу.

Хью прислонился спиной к двери, пристально глядя на нее, и Мона заметила, что лицо его начало меняться. Но все закончилось, едва начавшись.

— Прости, это было подло. Прости, Мона.

Он открыл дверь, чтобы она могла выйти.

Она вышла, посмотрела на него снизу вверх, протянула ему руку и сказала:

— Мир?

Он крепко сжал ее руку.

— Спасибо. Это очень мило с твоей стороны, Мона.

Глава 23.

Хью так поздно спустился к завтраку на следующее утро, что есть ему пришлось в одиночестве, хотя он это и ненавидел.

Он слышал голос Моны, которая, судя по всему, пребывала в отличном расположении духа, разговаривавшей с Глупышкой Лиззи в задней части дома. Также временами слышны были реплики Билла Паско. Не то, чтобы там назревал какой-то скандал, но решалось что-то действительно важное. Постепенно до него дошло, что попытки призвать Пана, которые они здесь предпринимали, не были безрезультатными, и теперь Мона пыталась убедить Глупышку Лиззи в том, что она обязана позволить Биллу Паско восстановить ее статус порядочной женщины, что, к своей чести, он вполне готов был сделать. Однако Лиззи, по-видимому, считала, что раз уж она впала в грех, то ее священным долгом было на этом и остановиться, и что теперь ничто в ее жизни уже не может быть таким, как прежде. Хью был безмерно удивлен тем, как Мона отнеслась к этому факту, ведь в сущности она отнеслась к этому так, как относились к этому все светсткие люди. Распутник Билл и она находились абсолютно на одной волне и, казалось, прекрасно понимали друг друга и оказывали друг другу самую теплую поддержку. С другой стороны, отношение Лиззи к произошедшему было строго традиционным и она все больше хлюпала носом и жалела себя, пытаясь таким образом загладить свои ошибки. А еще она очень боялась матери Билла.

Хью вовсе не был уверен в том, что Мона была справедлива в своих решениях, разве что в этом не было большой необходимости; Лиззи была совершенно не подходящей для продолжения рода женой — но ведь и Билл был не самым нормальным супругом, так что, возможно, им стоило сойтись и нейтрализовать друг друга, чтобы они не делали несчастными других людей. Наконец, рыдания Лиззи начали утихать и шутливый бас Билла стал слышен лучше, так что Мона оставила счастливую парочку наедине и вышла на улицу, присоединившись к Хью, который стоял на солнце, прислонившись спиной к дверному косяку, и курил сигарету. Вместе они медленным шагом прошлись до лавочки на углу стены. Хью угостил Мону сигаретой и зажег ее для нее.

— Ты взяла на себя серьезную ответственность, Мона. Билл и Лиззи нарожают хвостатых детей, если семейное сходство и правда что-то значит.

— Мне кажется, они оба получили лучшее, на что могли рассчитывать, разве нет? — спросила Мона. — Было бы ужасно, если бы они сошлись с кем-нибудь добропорядочным.

— Мона, можно ли считать это результатом инвокации Пана, которую я провел вчера в часовне?

— Я думаю, да.

— Если это оказало столь сильное влияние на Глупышку Лиззи и Билла, то что же тогда будет с нами?

Мона не ответила.

— Я знаю, что у нас, в отличие от них, с головами все в порядке, — продолжил Хью, — Но это нужно иметь в виду.

Мона поскребла ногой гравий.

— К чему ты ведешь, Хью?

— А вот к чему я веду, Мона. Я думаю, что если Пан проявится в полную силу, то разрушит все мои ограничения и запреты, и я приду в норму после этого.

— Как он должен проявиться, по твоему мнению?

— Как всплеск эмоций. Надеюсь, ты понимаешь, что ты очень сильно рискуешь, оставаясь со мной на ферме, пока я пытаюсь расшевелить Пана?

— Я смогу о себе позаботиться.

— Я поступил бы правильно, если бы отправил тебя домой к мамочке; но жизнь так упоительна, Мона, что боюсь, я не стану этого делать.

Она не ответила.

Хью заговорил снова.