Козлоногий Бог

Вся ее злость на Хью улетучилась. Он принадлежал к водному типу, находившемуся под управлением Луны и Водолея; это было вполне в его природе — наблюдать за колеблющимися образами на водной глади, порожденными лунным светом. Сама она была землей, родившись под знаком Девы, а Дева, кстати, была не только Вечной Девственницей, но также и символом Многогрудой Богини[45].

Она ощутила глубокое сострадание к этой одинокой душе, стоявшей здесь в тени восточной части святилища, куда не попадал никакой свет, ибо Амброзиус, по одному ему известным причинам, не сделал ни одного окна в этой части часовни. Она сидела в ожидании, наблюдая за происходящим и не переставая удивляться. Казалось, что Хью будет стоять здесь до скончания времен. В конце концов она, будучи не в силах больше выносить возрастающего напряжения, бесшумно прошла по боковому нефу в своих туфлях на джутовых подошвах и встала чуть позади и немного в стороне от него.

Спустя какое-то время он, как и она сама чуть раньше, начал подозревать, что он был здесь не один, и, оглянувшись, увидел ее рядом с собой. С минуту он просто смотрел на нее и на лице его было очень странное выражение; меланхоличное, обреченное, и в то же время не лишенное отблеска какого-то странного огня и фанатичности в глазах. У нее возникло странное ощущение, что сейчас из-под тяжелых век Хью на нее смотрела больше, чем одна пара глаз.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. Слова были не нужны. Здесь царила тишина, которую не стоило разрушать. Потом Хью протянул к ней руку и она вложила в нее свою. От ее решимости по телу Хью пробежала нервная дрожь и, как заметила Мона, лицо его передернулось также, как и всегда, когда он был растроган. Затем он снова повернулся к Востоку и потянул ее за руку, чтобы она встала рядом с ним внутри круга Стихий, и они стояли здесь, лицом к алтарю, который находился в иных пространствах и который, если бы располагался в святилище, определенно оказался бы троном бога-козла, взявшись за руки, как если бы были женаты.

Сердце Моны, казалось, готово было выскочить из груди. Она не могла предугадать, что произойдет дальше. Амброзиус был способен на всё. Потом панический ужас постепенно прошел и ему на смену пришла глубокая умиротворенность. Затем умиротворенность уступила место странному трепету возбуждения, как если бы в ее душе зазвучал величественный орган. Потом прошло и это, и она поняла, что они возвращаются к нормальному состоянию. Хью обернулся и снова посмотрел на нее, и в этот момент она ощутила всю трагедию этого мужчины, вне зависимости от того, был ли это Хью или Амброзиус. Она стояла, держа его за руку и глядя ему прямо в глаза, а он, не отрываясь, смотрел на нее, чего он, будучи нерешительным и застенчивым, никогда не позволял себе прежде, и она почувствовала, что все барьеры между ними были сломаны. Затем он отпустил ее руку и продолжил беспомощно стоять рядом с ней, как если бы в этот момент вся его решимость резко покинула его.

— Ну что, пойдем? — спросила она, легонько потянув его за рукав. Он кивнул и зашагал рядом с ней, пока они пересекали неф. Она почувствовала, что он положил руку ей на плечо, и, подняв глаза, увидела в проникающем через дверь свете Хью, который выглядел теперь очень уставшим, серым и постаревшим, и намного более сутулым, чем обычно.

— Всё происходящее разрывает меня на части, Мона, — сказал он тихо. — Одному Богу известно, чем всё это кончится.

Они сели на низкую скамью, стоявшую в углу, и согревались в лучах весеннего солнца после царившей в часовне прохлады; Хью вытянул свои длинные ноги, закинул руки за голову, откинулся назад и закрыл глаза. Мона смотрела на него с беспокойством. Выглядел он совершенно опустошенным.

Очевидным и разумным выходом из ситуации для Хью было бы прекращение любых дальнейших экспериментов с Амброзиусом. Однако Мона была глубоко убеждена в том, что Хью должен был использовать Амброзиуса для того, чтобы решить свои проблемы, если хотел, чтобы у него когда-нибудь все наладилось, и что если он сейчас повернет назад, то это станет возвращением к той убивающей его жизни, сети которой опутывали его, когда он впервые зашел в книжный магазин в Мэрилебоне.

В этот момент они услышали какие-то шаги на дороге и увидели мистера Уотни. Мона никогда еще в своей жизни не была так рада видеть кого-либо.

Хью собрал себя в кучу и постарался изобразить вежливость. Достал сигареты и отправился на поиски виски, оставив Мону наедине с адвокатом.

— Ну? — спросил мистер Уотни, когда они остались одни. — Как поживает наш друг?

— Я очень волнуюсь за него, — ответила Мона, — И я не думаю, что от врачей здесь будет хоть какая-то польза. Понимаете, поскольку он пережил столь сильный шок, они не смогут ему предложить ничего, кроме снотворного, так ведь?

— Он конечно выглядит ужасно, и с тех пор, как я был здесь последний раз, его состояние явно ухудшилось. Вы знаете что-нибудь о том, какой именно шок он пережил?