Козлоногий Бог

— О господи, Ти Джей, если бы ты только видел этого старикашку, ты бы сразу понял, почему! Единственное, что с ним можно сделать — это хорошенько его обхамить. Послушай, Джелкс, я рассорился со всеми уважаемыми членами своего семейства и вышел из клуба. Если ты теперь поможешь мне соблазнить Мону, я клянусь, что потом сразу же восстановлю ее доброе имя.

— Так вот что бывает после призыва Пана, да? — спросил он тихо.

— Ну, а чего еще ты ожидал? Пан был падок до нимф.

Джелкс вздохнул. Он подозревал, что если бы Мона увидела Хью в его нынешнем настроении, то не потребовалась бы никакая помощь в ее обольщении. Эвокация Пана прошла более чем успешно.

— Послушай, Ти Джей, помни, что ты говоришь с куда более крутым священником, чем ты сам когла-либо мог стать. Я заправлял своим собственным монастырем задолго до того, как ты вылез из своих подгузников, и потребовалась помощь целого Папы Римского, чтобы уничтожить меня. Да, я поглотил Амброзиуса вместе со всеми его потрохами. Теперь мне стоит лишь взглянуть на человека, чтобы он тут же притих.

— Скажи, Хью, как ты понял, что ты и есть Амброзиус?

— Неожиданный вопрос, дядя Джелкс, — сказал Хью, будучи прерванным на полуслове. — Как я узнал, что он это я? Ну, я честно говоря и не знаю. Я просто так думаю. Но я думаю об этом со странной внутренней уверенностью, происхождения которой не могу объяснить. Если он и я это разные люди, то по крайней мере он соотносится с чем-то очень глубоко укорененном в моем собственном бессознательном; и он стоит того, чтобы с ним сблизиться, вне зависимости от того, правда ли он существовал или я его себе придумал.

Джелкс кивнул.

— Да, — сказал он, — Мы не знаем, чем являются подобные вещи на самом деле, но мы знаем, как они действуют. По крайней мере, он придаст тебе уверенности в себе, даже если больше никакой пользы от него не будет. А получив это, ты сможешь извлечь и многие другие вещи из своего бессознательного, которые никогда не проявлялись.

— Ты можешь называть это как угодно, Ти Джей. Как ни назови розу, а она все равно будет источать сладчайший аромат. Диссоциированная часть личности, или прошлая инкарнация, или незатейливая выдумка, или какое-то еще название на твой вкус, лишь бы ты принял его, ибо я знаю, что он принесет мне много хорошего. Как ты сам говорил, время это только состояние сознания, хотя будь я проклят, если я понял, что ты имел в виду.

— Будь я проклят, если сам это понял, — ответил Джелкс. — Мы будем ценить Амброзиуса, раз он того заслуживает, и учиться с ним ладить. Когда он впервые проявился?

— Впервые? Сложно сказать. Он не возник из ниоткуда. Он всегда был здесь, только я этого не осознавал. Как если бы я вдруг поднял глаза и обнаружил стоящего передо мной человека. И когда я понял, кто это такой, я просто передал ему бразды правления.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, во мне ведь так многого нет, правда? И моя семейка доставала меня независимо от того, выворачивался ли я для них наизнанку или нет, и это только ухудшало ситуацию. И вдруг я узнал про Амброзиуса и стал бредить им. Оказалось, что в нем было всё, чего мне не хватает, а во мне есть всё, чего не хватало ему. То есть, у него был железный характер, но не было возможностей, а у меня есть возможности, но нет такого характера. И я спросил себя: а что, если бы Амброзиус располагал всеми моими возможностями, что бы он тогда сделал? И если бы у меня был его характер, то что бы сделал тогда я? А потом пришла Мона и сказала: «Ты и есть Амброзиус. Ты был им в прошлой жизни», и стала рассказывать мне про реинкарнацию. И мне понравилась эта идея, частично потому что она и правда хороша, а частично потому, что рассказала мне об этом именно Мона. И я сказал себе: «Боже, если я и есть Амброзиус, то как я должен чувствовать себя?». И я начал думал о том, что чувствовал бы в этой ситуации Амброзиус, будучи тем, кем он был. И потом я, став им, или думая, что стал им, начал думать также, как он. И как только я начал так думать, другие люди стали воспринимать меня так, как если бы я и правда был злобным приором, и это сыграло мне на руку. Удивительно, как много может дать уважительное отношение других людей. И чем больше они пугаются, тем больше я даю им поводов для этого. Амброзиус, если он даже никогда не был ничем иным, стал прекрасным способом самогипноза. Но лично мне кажется, что он нечто большее, чем это. Есть в нем что-то очень реалистичное, чего я не могу объяснить.